Про фильм «1917» в ближайшие недели будут говорить много. Будут говорить, что все в фильме не реалистично: не та военная форма, ружья не так стреляют, солдаты не так воюют, не так бегают, не так умирают. Что оператор Роджер Дикинс, оказывается, вовсе не виртуоз и не весь фильм снял одним дублем, а жульничал — дробил на длинные сцены, незаметно (а иногда нарочно заметно) склеенные на монтаже. В общем, что это кино — не кино, а профанация, в нем нет ничего живого, все выжженное, как несчастная земля после напалма поутру.
Можно понять и тех, кто воспримет эту картину в штыки (простите за каламбуры здесь и далее), и тех, кому она снесет голову, как внезапной окопной химатакой. Но ясно одно: «1917», несомненно, кино предумышленное, продуманное, просчитанное. Не в смысле, что на «Оскар» — хороший фильм нельзя снять, думая только о статуэтках, которыми за это наградят. Причинно-следственная связь тут всегда обратная: режиссеры снимают хорошее кино, и уже за него их премируют. Эту «сделанность» в кадре видно, и еще как. Но если фильм вас в какой-то момент переломит через колено, то все предубеждения сразу развеются и вас как зрителя понесет по волнам памяти.
В основу сценария легла история деда режиссера Сэма Мендеса («Оскар» за «Красоту по-американски», значимость которой тоже регулярно ставят под сомнение), в результате чего считается, что фильм получился для режиссера очень личным и вообще он кусок мяса из себя вырвал и бросил ради нас в экран. Символическую эту жертву можно так уж и не превозносить: очевидно, что реальная дедовская байка взята была ради того, чтобы создать универсально понятный фильм, чтобы каждый, у кого кто-то в семье воевал (а это с учетом глобальности войн XX века примерно любой человек Земли), почувствовал с данным сюжетом неподдельное родство.
Завязка проста, как в анекдоте про деда-партизана («А меня, внучек, расстреляли»): двух друзей-солдат, совсем еще юношей, отправляют с одного края фронта на другой, чтобы предупредить отдаленные части британских войск, что запланированная ими атака направлена прямиком в засаду и все погибнут, если не успеть передать донесение разведки. На главные роли были специально взяты не звезды, а два не слишком известных артиста младше 30 лет, Дин-Чарльз Чепмен и Джордж Маккей. Хотя справедливости ради заметим, что Чепмен играл аж двух персонажей в «Игре престолов», а Маккей был награжден в Каннах как главный молодой артист момента после того, как снялся в замечательной картине «Капитан Фантастик». Но все равно они выглядят как два безымянных солдата британского кинополка в сравнении с остальными столпами, что мелькают в камео, от Колина Ферта до Бенедикта Камбербэтча (они появляются в начале и в финале фильма).
Эти двум Одиссеям предстоит пройти по ничьей земле, зазору между линиями защиты, где ходить вообще-то смертельно опасно. Зона отчуждения покажется зрителю ужасом: тут бегают и крысы, причем по незахороненным человеческим телам и гниющим лошадиным трупам, разрушенным после бомбардировок остовам ранее обитаемых зданий (эта сцена, без шуток, одна из самых пугающе красивых за последние годы). Те немногие живые, что остались там, теряют человеческий облик. Вся эта бесприютность старательно воссоздана художниками-постановщиками, они вместе с оператором Дикинсом и режиссером Мендесом заново придумали визуальную айдентику Первой мировой, которая произошла уже очень давно — целый век назад — и потому сегодняшним изнеженным зрителем воспринимается совсем не как Вторая, а скорее как предание старины глубокой: все эти лошади, штыки, ружья, грязь. Но Мендес с Дикинсом показывают, как хрупок весь этот мир при внешней его примитивности: как быстро луга, истошно яркие, превращаются в вытоптанные пустоши, как убога окопная жизнь меж двумя насыпями, как страшно в этом месте живому человеку, и юному солдату, и младенцу, которого прячут в подвале и которого нечем кормить.
Героев упорно ведут от одной искусно выстроенной достопримечательности к другой, они лишь пешки в большой режиссерской игре, это очень заметно. Их, а вместе с ними и нас, тащит против воли неудержимая кинематографическая сила, которая почти что физически ощутима во время просмотра: такой эффект дает имитация съемки одним планом, без склеек.