— Ваше отрочество прошло в бандитском ореоле "контор" и "моталок" Набережных Челнов, или вы были книжным мальчиком?
— Я бы не ставил знак равенства между гопническим/хулиганским и бандитским. Почти для любого быстро возникшего промышленного города или района характерны постоянные конфликты, связанные с интенсивным перемещением и маргинализацией больших социальных слоев и групп, а также ураганным ростом молодняка, для которого основным инструментом освоения жизни становится самый простой из удобных и самый удобный из простых — насилие.
Но в начале 80–х насилие было почти демилитаризованным, категорически отличаясь и от пресловутых 90–х, и от вроде бы благостных "нулевых" либо "десятых" годов нашего столетия: представить себе милиционера с автоматом было невозможно, участковые ходили невооруженными, а дубинки считались атрибутом загнивающих антинародных режимов. "Преступник вооружен" тоже было фразой больше из фильмов, чем из жизни, хотя молодняк все активней осваивал подручные средства типа арматуры, нунчаков, цепей и стальных шаров, при этом ножи и заточки еще считались чем–то совсем бандитским — и неприемлемым с точки зрения большинства пацанов.
Я был, конечно, преимущественно книжным мальчиком, ни с кем не "лазил" и не "мотался", в боях за землю с другими районами или улицами не участвовал, к тому же пару месяцев в год стабильно проводил в больничках. Это не гарантировало безмятежной жизни, но драться пришлось всего несколько раз. К счастью, без увечий. Швы мне накладывали уже позднее, в студенчестве, но тогда и времена пожестче настали.
— Что читали в школе?
— Все подряд, всегда и везде. Особенно умирал по фантастике, но ее было мало, так что пропахивал почти любые тексты, до которых дотягивался. Читать журналы "Молодая гвардия" и "Москва", например, было невозможно, остальное летело в топку непрерывно: соцреалистические романы, классика, детективы, журналы "Пионер", "Костер" и "Юный техник" вперемешку с "Юностью", "Невой" и "Иностранной литературой" — полученные по подписке, выклянченные у приятелей, купленные в букинистическом отделе и, естественно, стыренные из макулатуры.
Библиотеки были бедноваты, потому что строились одновременно с городом, соответственно, фонды располагали в основном литературой, выпущенной после 1978–1979 годов. Именно поэтому приходилось делать основной упор на журналы, — и, видимо, поэтому привык читать современную отечественную прозу — ну и любимые авторы относились к ней, получается.
Они определились не сразу, зато на всю жизнь. Годам к 11 уже твердо знал, что лучший в мире писатель — Владислав Крапивин, к 13 понял, что лучший недетский писатель — Виктор Конецкий, к 15 нашел наконец братьев Стругацких (их тупо не было ни в библиотеках, ни у друзей) и заодно с некоторым недоумением обнаружил, что прочитанный уже несколько раз роман Владимира Богомолова "Момент истины", похоже, занял позицию самого любимого и главного. Истекшие десятилетия радикально этот расклад не изменили.
Потомственный камазовец
— Некоторые главы "Города Брежнева" читаются как новая форма производственного романа. Откуда вы так хорошо знаете КамАЗ? Как там вообще ситуация сейчас и есть ли будущее у российского автопрома?
— В казенном лексиконе моего детства был термин "потомственный камазовец". Я вот такой: папа с мамой там по двадцать лет отработали, да и моя трудовая книжка открывается элегантной записью "оператор ВМ ЛВЦ РИЗ НТЦ ПО КамАЗ". Причем на ЭВМ работал месяца 3, потом с полгода — в заводской газете, ну и потом лет 15 про КамАЗ писал. Отсюда и знаю.
Последние годы за ситуацией почти не слежу. Чтобы понимать, что ситуация в отечественном машиностроении далека от блестящей, достаточно оглянуться и обратить внимание на марки окружающих нас машин. На отечественные приходится меньшинство, что и понятно, и печально. Но КамАЗ при этом демонстрирует не только маркетинговые и лоббистские навыки, которые позволяют ему 20 лет удерживать и объемы производства, и долю рынка (пусть и втрое меньшую, чем в советское время), но и настойчиво пытается проложить дорогу в высокотехнологическое будущее, вкладываясь, например, в разработку и производство беспилотных большегрузов. Знаменитая формула "Что хорошо для General Motors, хорошо для Америки", годна для любой страны, не забывшей про наукоемкое производство.
Не прощелкать бы армагеддон
— В книге "Бывшая Ленина" описаны волнения жителей маленького городка по поводу свалки. Может ли тема экологии стать этаким триггером для раскачки внутриполитической ситуации в России?
— Любая острая тема может стать триггером для социальных конфликтов, особенно загоняемых под ковер и оттого быстро воспаляющихся. В обострение внутриполитической ситуации, тем более в ее зловредную раскачку, да еще со стороны, я, при всей своей любви к конспирологии, верю меньше, — но при желании, конечно, самая пустяковая проблема может обернуться вселенским кризисом. А экология к пустякам не относится. Это вопрос выживания, игнорировать который не могут ни граждане, ни избранные ими власти.
— Вы смотрели сериал "Эпидемия", как бы могли объяснить предвидение авторов по поводу коронавируса?
— Авторы триллеров такого рода строят модели катастрофы, драматургически правильной причиной которой является одна из уже существующих угроз. Удивляться следует не тому, что очередная напасть была предсказана десятком книжек и фильмов, а тому, что какой–то из вариантов армагеддона писатели или сценаристы умудрились прощелкать. А угроза распространения вируса является одной из наиболее очевидных и вероятных, спасибо памяти как о древних чуме и холере, так и о недавних атипичной пневмонии, птичьем гриппе и лихорадке Эбола.
Прогулки по граблям
— Корректно ли было вас определить как русскоязычного татарского писателя? Вообще, что происходит сейчас с культурой в Татарстане? Какие процессы — ассимиляция, интеграция? Ведь все же второй этнос в России.
— Русскоязычным татарским писателем? Да, вполне корректно. В целом Татарстан и его жители за последние десятилетия очень многого достигли, а сегодня очень многое могут потерять, став в числе прочих жертвой довольно бездумной и недальновидной атаки на сам федеральный принцип устройства России как государства и общества разновеликих, но равных народов. Во внутреннюю политику, в первую очередь национальную, вернулась шовинистическая риторика и практика, в рамках которых опять принято делить народы и языки на главный и остальные. По этим граблям мы уже гуляли, итоги прогулки всегда были болезненными и ненужными. В общем, мне очень жаль.
Николай КАБАНОВ.