В одном ряду с Германом и Огородниковым
Леонид Исаакович, вы говорили, что в вашей биографии было два удивительных фильма — «Трудно быть Богом» Алексея Германа и «Что знает Тихая Герда» Евгения Пашкевича. Известно, что с Германом вам работалось нелегко, а как было с Пашкевичем?
С Германом было нелегко в смысле длительности процесса и сложности характеров, но все равно это счастье, и мне, наверное, до конца моих дней будут завидовать. Я имею в виду моих коллег, потому что это редкое счастье, когда снимаешься у мастера такого уровня.
И Женя Пашкевич в этом смысле тоже совершенно отдельный, оригинальный, своеобразный, умный, талантливый и исповедующий лучшие традиции мирового кинематографа профессионал. С ним работать очень интересно. Я называю это — кино не для всех, но навсегда. Это как живопись, как музыка, это не привычное сюжетное кино, которого сейчас пруд пруди. Хороших фильмов в год выходит — максимум пять-шесть. Все остальное, без обид, ширпотреб, чтобы заставить человека сидеть и следить за сюжетом. Образное и художественное в таких картинах трудно найти.
Конечно, кино Пашкевича — для особенного зрителя, который мыслит образами, ощущениями, пытается разобраться в себе и в окружающем мире. Кто-то может его назвать ультрасовременным, кто-то, наоборот, несовременным. Но это неважно. Это высокохудожественное произведение. Есть много художественных галерей в мире, но есть Уффици — исключительное место. Также и это кино. А если еще учитывать, что у Жени были две замечательные картины — художественный фильм по повести Андрея Битова «Дни человека» и «Гольфстрим под айсбергом», сейчас мы можем сказать, что есть триптих. Это все абсолютно Женины картины, они особенные, ни на кого не похожие. В них нет никакого плагиата. Это его взгляд на жизнь, на людей, на то, что с нами происходит.
Наверное, главная идея картины — сегодняшнее развитие цивилизации: мы идем в будущее или, наоборот, уничтожаем себя.
А что для вас ближе — коммерческое кино или все-таки вот такое «кино не для всех, но навсегда»?
Я в своей жизни больше снимался в картинах, где было все понятно. А картин, в которых что-то нужно принимать на веру, идти и доверяться режиссеру, у меня не так много. К двум перечисленным в моей биографии есть еще замечательная картина «Барак» 2000 года — кино покойного Валерия Огородникова, за которое в свое время мы получили «Серебряного леопарда» в Локарно (номинация «Молодое кино» на МКФ в Швейцарии. — Прим. ред.) и госпремию.
Но при этом я не могу отказаться от любимых картин Аллы Суриковой, которых у меня пять. Вот это кино для широкого зрителя, но оно тоже наполнено любовью. Фильм фильму рознь. Дело не столько в коммерческой составляющей, а в оригинальности режиссера.
Вообще кино — это режиссер. Кино — это монтаж. Есть такое банальное старое выражение, что любое кино хорошо, любой жанр хорош, кроме скучного. Поэтому можно сниматься и в коммерческом кино, которое может задевать, переворачивать твое представление о жизни, о том, кем хочется быть, как хочется быть или не быть.
У Пашкевича — авторское кино, так же как у Германа, как у Огородникова. Это, безусловно, кино не для широкого проката. Еще есть такое выражение, немножко обидное, — фестивальное кино. Для умных, изысканных, для критиков. Но критики тоже сейчас не те — если чего-то не понимают или не прониклись, они больше ругают. Настоящих копателей, «объяснителей», в чем есть настоящее искусство, осталось немного.
Но это и не важно. Я невероятно рад, что познакомился с Женей и снялся у него. У него замечательный вкус, изумительный подбор артистов, удивительный оператор, чудесная музыка. Я думаю, что это настоящее художественное кино.
А как вы познакомились с Пашкевичем?
Он меня нашел, когда начал работу над этой картиной. Видимо, знал меня по каким-то работам в кино, а я Женю по его двум работам — «Дням человека» и «Гольфстриму под айсбергом». Могу честно сказать, что документалки Женины я не видел.
И вот он позвонил мне, когда я был в Юрмале, — у нас там квартира, и мы с ним встретились в Старом городе. Посидели в кафе, и уже минут через двадцать я принял решение, что мне это интересно, и я хочу сниматься в его картине. И не разочаровался.
Сейчас, когда вы уже сыграли в «Герде» барона Фитингофа, можете объяснить, почему режиссер выбрал именно вас для этой роли?
Он это не объяснял, режиссеры редко объясняют, почему предлагают тебе пробоваться. Думаю, что это связано с его представлением. Первое — как выглядит барон Фитингоф, я имею в ввиду чисто физиогномически, а второе — Женя какие-то мои работы видел, ему показалось, что у меня есть те актерские, человеческие свойства, которые ему необходимы для этого персонажа.
Что вы для себя открыли, сыграв эту роль?
Я открыл для себя Пашкевича. Это человек невероятно глубокий, интересный, не всегда в словах объяснимый. Но строил он все так, что, когда сцена уже была сыграна, снята, я уже не говорю о моменте, когда это появилось на экране, все действия его группы — оператора, художника, актерской игры, света и так далее — очень согласованы. Это очень важно, когда все в одной системе координат.
Над фильмом работала международная команда из трех стран Балтии, все говорили на разных языках. Как вы себя чувствовали в этом муравейнике?
Во-первых, со мной все говорили по-русски (смеется). Это все-таки еще то поколение, которое не отказалось от русского языка. Он для них иностранный, но он им знаком.
А, во-вторых, что касается того, что все играют на разных языках, с одной задачей я не справился. Английский у меня на уровне такси и ресторана, а там тексты достаточно сложные. Они и в русском варианте непростые — надо очень точно выстроить логику, чтобы это правильно воспроизвести. Поэтому мне было невероятно трудно зубрить тексты на английском. И я в итоге играл по-русски. А все играли на своих языках.
Вообще — это картина международная. Там главный язык — английский. И все равно я уговорил Женю, что буду играть на русском, чтобы самому понимать, о чем я говорю, и правильно расставлять акценты интонационно.
Я вспомнил историю, которую мне в свое время рассказывал Владимир Семенович Высоцкий. У него самым любимым артистом был Жан Габен, а Габен славился тем, что никогда не учил тексты в кино. Раньше же кино озвучивали, и ты вкладывал себе в губы текст. Это было здорово, ведь если ты на съемке что-то неправильно сыграл, можно было при озвучивании уточнить и сделать лучше. И у Габена всегда, когда он произносил текст в кадре, особенно на крупном плане, были «вялые губы». И потом на озвучивании он всегда вкладывал в эти «вялые губы» все что нужно.
Вот я и вспомнил об этом рассказе Владимира Семеновича Высоцкого и старался играть Фитингофа в этой манере. Скажем так, с «вялыми губами». Чтобы потом можно было озвучить, уточнить.
И Женя — молодец, он нашел замечательного латвийского артиста, который озвучил меня на английском языке, у него английский замечательный и тембр не сильно отличается от моего. Кто меня очень хорошо знает, наверное, поймет, что это не я. Но органика в сочетании с моей внешностью и моим лицом и голосом — если не на 100, то на 90% точно совпала.
А есть ли, по-вашему, свои особенности у балтийской актерской школы?
Самые крупные американские звезды относят себя к ученикам русской драматической школы, начиная от Михаила Чехова. Считается, что это самая лучшая школа. Но сколько учителей, столько школ. Я считаю, что неважно, где артист получает образование, если ему суждено стать хорошим артистом, то он им станет. Независимо от преподавания, от школы.
Если говорить о российских школах — есть ВГИК, МХАТ, Щукинское, Щепкинское, ГИТИС. Но практика показывает — неважно какой актер школы.
Балтийские актеры тоже разные, но тех, кого взял в работу Женя Пашкевич, — просто замечательные.
Кто из балтийских актеров вам интересен?
На этой картине для меня был большим открытием Лео Победоносцевас — литовский актер. Очень хороший, замечательный. Остальных я тоже знал, они для меня были известные. А вот открытием для меня стал Лео.
Есть классические артисты — Артмане, Банионис, Будрайтис. Но это из моей молодости. Современных артистов я, безусловно, знаю хуже. И контактов меньше, и совместных работ практически нет. Поэтому эта работа у Жени Пашкевича для меня исключительная.
Спокойную старость хотели бы провести в Латвии
Во время съемок «Герды» вы объездили всю Латвию. Какое впечатление на вас произвела сельская Латвия, ее люди?
Я в Латвии много лет и без этих съемок много по ней путешествовал. Кто-то даже выяснил, что экологически чище и правильнее Юрмалы есть только какое-то место в Новой Зеландии. Я очень люблю Латвию. И думаю, что многое изменилось. Был же период, когда было противостояние из-за исторических обид на Россию, многие люди неправильно относились в Латвии к русскоязычным. Но желание быть ближе, понимать друг друга и относиться друг к другу с любовью, интересом и добротой — важнее сегодня вообще для всего мира…
Не случайно, когда мы выбирали то место, где хотелось бы провести спокойную старость в нашей семье, то выбрали не Испанию, не Францию, не Италию, ни Майями, что многие делают, а Юрмалу.
А такой выбор стоял или сразу определились?
Инициатором была моя супруга, которая тоже очень любит Латвию. Поэтому этот вопрос решался быстро и конструктивно.
Друзья незаменимы
Вы человек, который всегда ценил и ценит дружбу, но многие из ваших друзей, коллег по Таганке ушли в мир иной. Чем вы заполняете эти пустоты, с кем сейчас дружите?
Пустоты эти никем не заполняются, так не бывает, выражение «незаменимых людей не бывает», наверное, для каких-то других ситуаций. Никто мне не заменит Олега Янковского, Сашу Абдулова, Леню Филатова, Борю Хмельницкого, Виталия Шаповалова, Володю Высоцкого, Валеру Золотухина и других. Это все понятно.
Но, безусловно, у меня есть близкие друзья и мои современники, многие из которых моложе меня. Скажем, Костя Хабенский, Володя Машков, Юля Пересильд. Когда мы снимались в сериале «Принцесса и нищий» у Дмитрия Месхиева, я играл ее отца, она была еще студенткой ГИТИСа и стала такой замечательной актрисой. Десяток хороших артистов, с которыми я дружу по жизни, сегодня точно есть.
Я дружу с музыкантами — Леней Агутиным, Андреем Макаревичем, Колей Расторгуевым, Женей Моргулисом. Еще — с Пашей Чухраем, Павлом Лунгиным. С кем-то общаюсь чаще, с кем-то реже. Это мое окружение, мои друзья, с кем я могу поделиться, пообщаться, сравнить свои ощущения с их ощущениями.
И, естественно, мой пожизненный партнер — Валера Тодоровский. Мне, наверное, надо было назвать его первым, поскольку мы уже двадцать лет работаем, практически не расставаясь. И кино делаем, и снимаюсь я у него. Не знаю, видели ли вы последнюю нашу работу «Одессу», но это тоже результат нашего союза.
У нас с Тодоровским есть большой проект с американцами. И они готовы, и мы. Но из-за пандемии стоим уже больше полугода. Не люблю говорить наперед, но сценарий есть, планы есть. У Валеры вообще много сценариев в портфеле, которые ждут своего времени из-за создавшейся ситуации.
Какие культурные события в Москве вы назвали бы самыми яркими за последний год? С поправкой на карантины и пандемию, конечно…
Самый интересный для меня — спектакль Виктора Рыжакова «Солнечная линия» в центре Мейерхольда. Это спектакль на двоих, кстати, с Пересильд. Я считаю, что это невероятно здорово.
Недавно посмотрел в «Современнике» первый спектакль, который сделал Рыжаков по пьесе Евгения Гришковца, называется «Собрание сочинений». В главной роли Марина Мстиславовна Неелова. Играет Никита Ефремов.
Я не часто бываю в театрах, но самые яркие события назвал.
А что касается кино, лучшая картина — это мой любимый Тарантино и его «Однажды в Голливуде». Правда, это прошлый год.
В пандемический период мне очень понравилось то, что сделал Семен Слепаков — новеллки «Окаянная жизнь». Это очень здорово! Кстати, сейчас у нас идут переговоры с Семеном, может, буду сниматься в новом сериале. Планируются также Чулпан Хаматова, Хабенский. Скоро будет сниматься пилот.
Мне очень интересен Семен Слепаков, я считаю его одним из самых изобретательных и талантливых продюсеров и придумщиков сегодня. Надеюсь, что все состоится.
Как, кстати, повлиял на вашу жизнь карантин? Творческая жизнь поставлена на паузу или планы все-таки есть?
Планы, безусловно, есть, но все это переносится из-за пандемии и каких-то мешающих обстоятельств. Готовим спектакль с Мариной Мстиславовной Нееловой, может, он будет на сцене «Современника». Есть планы участвовать в спектакле во МХАТе имени Горького, в Доронинском МХАТе. У Виктора Крамера будем делать спектакль «Лес» Островского, где, может быть, я буду играть Счастливцева. Должны начать эту работу. Но из-за пандемии все неясно.
Что-то на телевидении есть. Хотят сделать снова программу «Точь-в-точь». Но из-за пандемии тоже не понятно, будет — не будет.
А весенний пандемический период я провел спокойно — в основном с внуками на даче в Подмосковье. Внукам шесть и три года — Петр и Павел. Поэтому мою дачу друзья называют филиалом Петропавловской крепости (смеется).
Смешение безвкусицы, бестактности и аморальности
Вы часто критикуете современное телевидение, в том числе ток-шоу — за культивирование низменных чувств, за отсутствие морали. Вас кто-то слышит или это глас вопиющего в пустыне?
Думаю, что даже если меня слышат и прислушиваются, ничего изменить не могут. Наше телевидение ужасное, потому что идет погоня за рейтингом, а рейтинг проще всего достигается тем, что неприлично. Это ужасно — смешение безвкусицы, бестактности и аморальности.
Я первую половину жизни был против цензуры, а сегодня наступило такое время, когда можно цензуру назвать как-то по-другому, но кто-то должен контролировать это.
Вас нет в соцсетях, почему? Это позиция или просто времени жалко?
У меня совершенно нет желания тратить время на соцсети. Я и так все знаю, все вижу. Во всяком случае, даже если что-то не вижу, мне подсказывают — супруга, дети, друзья. Вроде ничего важного не пропускаю. А сидеть в соцсетях — это не стало моим. Даже если я там косвенно появляюсь, это делают мои друзья, за меня публикуют.
«Зеленский мой друг, но на Украину меня не пускают»
Ездите ли вы на Украину, в Беларусь?
Нет, на Украину меня не пускают много лет, несмотря на то, что президент Украины мой ближайший друг и коллега, и мы с ним много работали. Я имею в виду не только наши многолетние контакты в КВН, когда я был членом жюри, а они побеждали и становились известными и знаменитыми. Но есть и картина «Любовь в большом городе», где Володя играл моего сына.
Володю я знаю очень хорошо, но, несмотря на то, что он стал президентом, я невъездной на Украину. Много лет уже. С 2014 года. Это при том, что я считаю себя выходцем с Украины, ведь мое детство, школьные годы прошли во Львове, и это мой город. И много лет я и Башмет были почетными гражданами города Львова. Но и я, и Юра — невъездные на Украину.
По большому счету это идиотизм. Но националисты, на мой взгляд, пока банкуют. И их точка зрения на мир и цивилизацию резко отличается от моего понимания, что такое мир и люди.
Прошел уже год президентства Зеленского, но пока у него, наверное, есть задачи более важные, первостепенные.
А с Белоруссией у меня все нормально. Я не хочу говорить о том, в чем не очень разбираюсь. Я все понимаю, как все, что есть вечный президент, его странное желание угодить Западу и пользоваться российским газом и нефтью, это раздвоенное состояние...
Но видите, вообще в мире неспокойно. Вот вам и Карабах, и Киргизия. Я думаю, что эти процессы исторически закономерны, по-другому и быть не могло. Все живут раздельно, но стало ли от этого жить лучше или хуже, время покажет. Процесс распада, говоря языком атомной электростанции, до какого-то нового мироустройства не закончен.