В рамках проекта «Культурная линия» на латвийском радио Baltkom cостоялась онлайн-встреча с замечательной молодой российской актрисой театра и кино с латышскими корнями. Тема встречи: «Война глазами нового поколения. Помнить или забыть?»
«Сложным было все...»
– На церемонии награждения 42-го Международного московского кинофестиваля режиссер картины «Блокадный дневник» Андрей Зайцев, вручая вам на сцене статуэтку «Золотого святого Георгия», подчеркнул, что созданный вами образ относится к разряду выдающихся актерских работ. Что вы при этом испытывали, кроме волнения?
– ММКФ и премия «Золотой орел» – это совершенно разные эмоции. На ММКФ все статуэтки стоят на сцене, и когда уже осталась одна, последняя… Я все время смотрела в зале на режиссера Андрея Зайцева (мы не вместе сидели), которому 40 с лишним лет, у которого свой сложный путь, и не о себе думала, а о нем… Для меня было важно, чтобы именно он вышел на сцену и получил эту последнюю статуэтку. И когда мы вышли, мои слезы были связаны только с ним.
На «Золотом орле» сказать что-то искренне довольно сложно, потому что вы представляете себе – сидит полный зал артистов, режиссеров, продюсеров. Все (я никого не осуждаю!) покрывшиеся коркой цинизма… И было волнение. Но я сказала то, что хотела.
– Что было самым трудным, когда вы готовились и снимались в фильме о блокадном Ленинграде?
– Всё! Меня поначалу не утвердили на эту роль. С одной стороны, работа в фильме была исполнением мечты, с другой – тяжелым адом… Я начала с «Блокадной книги» Алеся Адамовича и Даниила Гранина: пять минут читала и тридцать минут отходила. То есть я могла стоять у окна, стоять у стены… Переварить это моей психике было сложно. Я не могла просто сесть, взять книжку и читать ее до конца. Мне даже читать было сложно. Я все время проецировала на себя – думала, Боже мой, а как я прожила свою жизнь? А как я вообще к этой жизни отношусь? Про свой эгоизм думала, про все на свете. Это было очень сложно – даже просто погружаться в этот ужас. Нет, не в ужас, в ад!
– Были ли на вы Пискаревском кладбище, встречались ли с блокадниками?
– Нет, с блокадниками не встречалась. У каждого из них – своя блокада. На Пискаревском кладбище тогда не была. Есть материал, архивы, интернет, где ты можешь читать, заниматься самостоятельной работой. Мне вообще в тот период очень сложно возвращаться, потому что он был связан с таким насилием над собой – ты осознанно погружаешься в ужас. Я помню, что у меня вся стена в комнате была завешана материалами о блокаде. Я выписывала очень важные фразы, рисовала стрелочки для себя, какая-то даже математика была выстроена. Исторически надо было конкретно пройтись и залить крупные пробелы в своих знаниях. У меня было очень мало времени для самостоятельной подготовки, потому что меня утвердили на роль ровно за месяц до съемок.
Блокадная зима
– С Андреем Зайцевым мы познакомились на картине «14+», где я сыграла маму главного героя, и с тех самых пор Андрей считал, что я комедийная актриса. Когда я ему объясняла, что самый талантливый клоун – грустный, и что у меня широкий диапазон, он пригласил меня на пробы «Блокадного дневника» и, конечно, ему все это не понравилось. Его убежденность в моем комедийном даровании была слишком сильной.
Потом пригласил на повторные пробы и сказал: «Нет, нет, Оля, совсем не то». Прошел год, я отучилась в академии у Никиты Сергеевича Михалкова, набралась наглости и смелости, написала Андрею эсэмэс с предложением о встрече. Мы встретились, я спросила: «Как моя роль?». Он сказал: «До свидания, утверждена другая артистка». Но во время этого разговора я, наверное, сказала Андрею какие-то важные вещи насчет своей героини. И потом, когда с утвержденной актрисой случились какие-то накладки по расписанию, Зайцев позвал меня еще раз на пробы. Я приехала, попробовалась, и он сказал, что удивительно, но это как раз то. И меня утвердили.
По поводу грима и костюма… Когда идешь на такие вещи, не очень понимаешь, что тебя ожидает. Опытный человек говорит молодой девочке, что от пластического грима у тебя случится аллергия в любом случае, и в середине проекта даже предлагали придумать что-то другое. Аллергия у меня случилась. Это пережить было можно, но сложно… Еще сложности были с искусственным снегом, который надо было сохранить, потому что если ты сядешь, он осыплется…. Зубы мне закрашивали специальной краской, чтобы они были затемненными, и в связи с этим мне нельзя было ни пить, ни есть. И вот в течение 12-часовой смены я пила из трубочки, а одна ассистентка однажды просто закинула мне в рот кусочек бутерброда…И когда меня спрашивают о периоде съемок, я понимаю, что физически это был некий подвиг…
Представьте: гробовая тишина, ужасно холодно, и все как в аквариуме. Это одна из самых страшных холодных зим… В квартирах выбиты стекла, чтобы сохранить тепло, нужно перебраться в самую маленькую комнатку, поставить буржуйку, заткнуть чем угодно это окно, темно, и в это время у тебя кто-то умирает из близких в этой же комнате (мама, папа, сын, муж). Сил отвезти труп в морг нет, и ты лежишь неделю-две рядом с трупом. Это страшно. Потом ты собираешься и преодолеваешь все. Потому что нужны силы. Сил никаких нет… Вот как они поднимались?
– Вы сказали, что до работы над фильмом очень мало знали о блокаде. Надо ли напоминать о таких тяжелых эпизодах истории? Или, может, пора перевернуть страницу и идти дальше, смотреть в будущее?
– Когда начинала работать с материалом, у меня знания были поверхностные. Поэтому у меня есть жизнь до и после. Историю своей страны знать нужно обязательно! Без этого никуда и никак. Я не понимаю, как жить и существовать, если думать только о сегодняшнем дне. Да, прекрасно и замечательно, но только имея в виду, ЧТО за спиной, за твоей молодой спиной (??????).
– Вы представитель молодого поколения. Что в личностном, человеческом плане в вас изменила работа над этой картиной?
– Я стала спокойнее, более смиренной. Тяжело мне было после, потому что я была истощена эмоционально, физически. Но я же актриса…. Грубо говоря, ты как на заводе работаешь – ты должен продолжать ездить на пробы, улыбаться, а ты не хочешь ничего. Я после съемок не хотела ничего целый год. Я жила, но ничего не хотела. Такое было не очень приятное время. Но у нас так психика устроена – потом все забывается. Но мне на это потребовалось очень много времени.
– Что, на ваш взгляд, помогло людям выжить, пережить блокаду?
– Вера. Вера, что все закончится. Ничего, кроме веры.
Там, где все широко
– Наверное, вы иногда задумываетесь – как сложилась бы ваша судьба, если бы вы не решились уехать в Москву? Не жалеете, что уехали из Риги?
– Не жалею. Я счастлива здесь. В Риге я бы не реализовалась. Мне нужно, чтобы все было широко, чтобы было много всего. Рига для меня очень маленький городок.
– Как вам удалось поступить в ГИТИС? Кто вам помогал?
– Поступить – это не сложно. Здесь настолько все зависит от настроения комиссии, от твоего настроения... Сложно дальше, когда начинаешь учиться. А самое сложное начинается, когда ты оканчиваешь этот институт. Здесь сложность заключается в том, чтобы не опустить руки и идти дальше.
– Вы учились в ГИТИСе по квоте от Министерства образования и науки РФ, которые присуждаются в результате конкурса в рамках программы поддержки соотечественников за рубежом. Как вы ее получили?
– Она мне досталась, честно говоря, с трудом, потому что я не знала, что такие квоты существуют. Плата за год обучения в ГИТИСе тогда составляла 7 тысяч долларов. По тем временам (да и по нынешним) – это были какие-то невероятные деньги. Моя мама заложила квартиру, чтобы я отучилась первый год. А потом сказала: «Оля, а дальше сама». А как? И когда я переходила на второй курс, случайно узнала о квоте. Подала документы в посольство России в Латвии, встретилась с помощницей посла, и она мне сказала, что это невозможно, поскольку документы на квоту надо подавать с первого курса. Я расстроилась, и она предложила мне устроить встречу с послом. Я тогда cтеснялась и разговаривать вообще не умела! Послом тогда был Виктор Калюжный. Но мы с ним встретились, и он говорит: «Хорошо, но если у нас не получится найти квоту, что ты будешь делать?» Ответила: «Я? Устроюсь уборщицей на Мосфильм!» Может, только благодаря этому он и помог мне эту квоту найти. Увидел, что человек целеустремлен… Так я со второго курса получила квоту. За что огромное спасибо! Она покрывала плату за обучение и обеспечивала стипендию.
– В какой момент вы поняли, что хотите стать актрисой, что стало решающим моментом?
– Мне было года четыре, когда я заявила маме, что буду артисткой. В школе не было театрального кружка, но был хор. А у меня нет музыкального слуха, и я шесть лет ходила в хор, просто открывая рот. В 15 лет попала в театр-студию «Реверанс», и мне было достаточно проявлять себя там.
– Вы ставили изначально цель остаться в России?
– Конечно. Когда оканчивала институт, я планировала только с Россией связывать свою жизнь.
– Что прежде всего движет зарубежными русскоязычными артистами, переезжающими в Россию?
– Здесь есть широта. Если бы в Риге была возможность учиться на родном языке – другой вопрос. В Москве – широта, есть выбор. Хочешь это – иди туда, хочешь то – сюда. Есть всё – главное трудиться.
Мастера моей жизни
– Многие выпускники рижской театральной студии «Реверанс» стали успешными актерами в России – Евгения Крегжде, Яна Сексте, Агата Муцениеце. Вы общаетесь с коллегами – бывшими рижанами?
– Вот прямо чтобы мы общались – нет. Но если мы видим друг друга, рады. В социальных сетях подписаны друг на друга.
– Вы учились у замечательных мастеров – Романа Виктюка, Сергея Женовача, Никиты Михалкова. Что вам дал каждый из этих наставников?
– Роман Виктюк научил работе с энергией. Женовач заложил фундамент, вкус, чувство правды. А Михалков наполнил все это любовью. Потому что все это не может задышать без любви. Вообще мне дико повезло. Это какие-то три реки… Как у меня это получилось – их встретить, я не знаю. Я счастлива.
Никита Сергеевич посвятил нам столько времени… У него есть какая-то кнопка, которая всегда включена – «любовь». У него все через любовь, все через добро. У нас разные случались коллапсы – выпускали спектакли, когда, скажем, была не слажена команда, когда тормозили с декорациями… Насколько он достойно себя вел. Он никогда не повышал ни на кого голос, никогда не проявлял высокомерия, обиды. Короче, он замечательный человек. Достойный. И в работе, и в жизни.
Русский культурный код
– В одном интервью вы сказали, что ваш друг – настоящий русский богатырь, носитель русского культурного кода. Как вы определяете, что такое русский код?
– Русский культурный код – это очень глубокие вещи. Это доброта, милосердие, широта души. Я влюбляюсь в людей, просто схожу с ума, когда чувствую не узость души, а широту. Это духовность. Это то, что я не могу на сегодняшний день ограничить несколькими словами. Русский человек – он многообразен, многофункционален. Это такая целая планета. Это про что-то широкое.
– А вы ощущаете себя русским человеком? И как вам живется в России с вашей фамилией?
– Да, я ощущаю себя русским человеком! С фамилией мне живется очень легко, она никак не влияет на мою работу. Живется с ней прекрасно.
– Как-то вы сказали, что хотели бы получить второе высшее образование – историческое. В России как раз приняли законопроект о втором высшем образовании для творческих профессий на бюджетной основе. А в какие моменты российской истории было бы интересно погрузиться как актрисе и как историку?
– Как-то об этом не думала... У меня мама историк. Потрясающий! Я по-хорошему ей завидую. Если бы я обладала такими знаниями, была бы, наверное, намного спокойнее. И мне это очень интересно. Потому что когда ты знаешь историю… ну, когда у тебя есть знания, ты знаешь, как реагировать на те или иные события, как жить. Для меня это очень важно. Какое бы время я хотела? Любое!
– А вы с мамой делились какими-то своими историческими открытиями во время работы над фильмом?
– Нет, я этот период проходила сама. Обсуждаю с ней свои вопросы, связанные с сегодняшним днем. Про советское время много спрашиваю. Когда же готовилась к фильму о блокаде, была в абсолютном одиночестве специально.
– В вашей семье родители рассказывали вам о войне, о старшем поколении, прошедшем ее, бабушках-дедушках? Вообще, какие «ценности» – сегодня модное слово! – вкладывали вам родители в душу, как воспитывали вас, в каком духе?
– Я родилась во время перестройки, были сложные годы. Я не могу сказать, что мама как-то специально что-то в меня вкладывала. Это я сейчас что-то своему ребенку объясняю, пытаюсь до него достучаться. А тогда я просто видела, как мама живет, как справляется, поступает с людьми, как она к ним относится. У нее такое всепрощение было. Она очень добрый человек – это к вопросу про широту души. Я думаю, что личный пример мамы был самым главным моим воспитателем. Мама в меня своим примером вложила самое главное. И привила любовь к советскому кино.
– Какие советские фильмы – уже часть вашего культурного кода?
– «Каждый вечер в одиннадцать», «Июльский дождь», «Еще раз про любовь», «Любовь». Все фильмы с Дорониной. Я когда смотрю эти фильмы, получаю просто какое-то бешеное удовольствие. Люблю все советское кино – такое шикарное.
– У вас есть сын. Каким вы хотите его воспитать?
– Хочу, чтобы он был порядочным человеком, несмотря ни на что.
– А какие фильмы вы рекомендуете к просмотру своему сыну?
– Это уже такое другое поколение… Я пыталась подсадить его на советские мультики, фильмы – это очень сложно. Нужно просто совсем убрать из обихода и поля зрения мультфильмы, которые есть сейчас. Но я очень за этим слежу. У нас нет телефона, планшета. Мультфильмы – два раза в неделю. И так потихонечку, может, что-то и покажу. А насильно его сажать и сказать: «Смотри!» – я так не могу.
Наталья ЛЕБЕДЕВА.