Первые встречи
Вместе с Джоанной приехал Александр Кан – человек, благодаря которому выходят на русском языке книги Стингрей – музыкальный критик, историк музыки и культурный обозреватель ВВС. Недавно вышло его исследование «Главные песни ХХ века: от диксиленда до хип-хопа». Уникальный портрет ХХ века сквозь призму музыкальных произведений, которые стали факторами культуры. И хотя у Джоанны недурной русский язык, он исполнял на нашей встрече еще и обязанности переводчика.
Презентация книги Джоанны Стингрей возникла еще до пандемии. За время ковида Джоанна выпустила новые книги – их у нее уже четыре. Почему именно в эти июньские дни она оказалась в Риге?
– Мне нужно было быть здесь. Я знаю, что Виктор Цой очень любил Ригу и Латвию, поэтому я очень давно хотела побывать здесь. 21 июня ему исполнилось бы 60 лет – я рада, что сейчас у вас.
Я была с группой фанов Виктора в местах, где он жил в Юрмале и где случилась авария. Чувствовала грусть, но одновременно и радость, что в этих местах побывала.
Понимаю, почему он хотел быть у этого моря – так все спокойно, тихо, красивое место. Виктор, как очень известный человек, нуждался в отдыхе на месяц-другой именно в таком благостном месте.
Книгу о Цое я задумала к его юбилею. А 24 июня день рождения у моего первого мужа, соратника Виктора по группе «Кино», Юрия Каспаряна. Мы с ним познакомились, когда я впервые приехала в СССР в апреле 1984 года.
Познакомилась и с Борисом Гребенщиковым, и со многими другими рок-музыкантами. Они меня так очаровали, покорили! Но в то время я часто не могла бывать в Союзе, возможно было приехать только через Интурист.
Первые два года я поддерживала отношения с Борисом, Сергеем Курехиным и Алексом ХХХХХХ (Александром). Алекс был очень близким другом Сергея, но тот совсем не говорил по-английски. И Сергей хотел, чтобы Алекс был все время с нами, чтобы переводить.
Алекс очень большой фанат рок-музыки и переводчик всех моих книг. Моя дочь Мэдисон, как поэт и эссеист, тоже писала для этих книг, помогала мне с редактированием и изданием. Мне предложили другого переводчика, но я сказала, что Алекс был с нами все время и знает, как все происходило, он очень важный человек во всех моих описаниях.
Джоанна и «Красная волна»
Александр Кан: Действительно, Джоанна впервые появилась в орбите Бори Гребенщикова и Севы Гаккеля, – включается в разговор. – Надо сказать, что, несмотря на то что мы все были друзьями, была такая ревность – каждый оберегал СВОЕГО иностранца. Иностранцев было мало, они были очень ценной «валютой» – привозили всякие нужные штучки. Поэтому иностранцами не очень делились. Но Джоанна была настолько активной, что не поделиться ею было невозможно. И мы все очень быстро перезнакомились.
Я о ней думал тогда очень скептически – такая молоденькая девчонка с выбеленными волосами, в леопардовых штанах – в общем, позиционирует себя как поп-певичка, привезла какую-то пластиночку... У нас же все серьезные, солидные люди, серьезным роком занимаются. А она какие-то не очень серьезные вещи делала. Думал, что там возятся с ней?.. Но потом, когда мы сблизились и подружились, понял, что Джоанна – гораздо более интересный человек, чем производила впечатление. Но по-настоящему я начал помогать тому, что делает Джоанна, когда они с Борей задумали эту прекрасную идею двойного альбома «Красная волна» – Red wave, который должен был представить на Западе впервые российские, советские группы андерграундного рока.
Ничего подобного не было, и я прекрасно понимал, что это такое. У нас был опыт издания пластинки авангардного джаза вместе с Сергеем Курёхиным, издания музыки его самого, трио Ганелина – в Британии, на студии Leo Records. А вот рок не издавался на Западе никогда. И Джоанна загорелась этой идеей – издать в США альбом русского андерграундного рока. Я понимал, насколько это важно, насколько революционным прорывом будет это издание.
И я полностью с головой окунулся в помощь – переводил, помогал, мы переправляли пленки в Америку. Джоанна и сама многое тащила на себе. Она подробно описывает в своей книге, как она засовывала это все под куртку, в сапоги и т. п. Иногда мы привлекали каких-то своих знакомых журналистов, дипломатов, дипломатической почтой, фактически контрабандой переправляли эти пленки, фотографии, тексты песен, которые я переводил. В общем, была такая активная, бурная жизнь. И еще знаете, что было очень важно в появлении Джоанны?
Кружок рок-музыкантов был достаточно тесным, все дружили между собой, но каждый приезд Джоанны – а она появлялась довольно часто – превращался в праздник. Все мигом собирались вместе, была такая общая тусовка, ощущение единой семьи, потому что она как-то так сплачивала всех, была таким катализатором нашего общего рок-андерграунда. Так что мы очень многим были ей обязаны. Я уже не говорю о таком, как чисто материальные вещи, которые она привозила бесконечно – начиная от маек, сумок, джинсов и кроссовок до гитар, синтезаторов, усилителей. Все кончилось тем, что мы получили комплект аппаратуры фирмы «Ямаха» для Ленинградского рок-клуба. Дед Мороз она такой.
Джоанна Стингрей:
Мы можем быть по-человечески счастливы, когда приносим счастье другому. Так появилась моя любовь к русским рокерам. Поэтому я очень быстро поняла, как мне стать счастливой. Когда я могла пойти в магазин в Лос-Анджелесе и купить все эти вещи – это было недорого для меня, по 1-2 доллара, не считая аппаратуры, конечно. Для меня было счастьем видеть лица ребят, когда я отдавала им все эти вещи.
А что творилось с Гребенщиковым, который взял в руки гитару, которую я ему привезла в подарок! Это была, наверное, первая его профессиональная гитара. Деньги на эту гитару мне дал Дэвид Боуи.
Я была большой поклонницей Боуи. Он слышал музыку Гребенщикова, и я ему сказала, что тот хочет такой вот определенный инструмент. И Боуи говорит – я дам тебе деньги, купи ему.
Такая Санта-Барбара
– Гребенщиков, Цой, Курёхин, Кинчев – часть истории русского рока. Они разные, но в каждом из них есть что-то настолько притягательное, что мне постоянно хотелось быть с ними рядом. Что-то волшебное в каждом. Конечно, первое – Гребенщиков, мне казалось, что в этом человеке есть все. Он излучал свет. И все мы хотели быть рядом с ним. Борис знал, что мы видим его божеством. Знал, что он талант, но был и гением тоже.
Виктор был для меня человеком, с которым я очень быстро почувствовала себя комфортно. Он был таким же прямым и открытым, как я. Человек деликатный, он очень боялся подвести кого-то из друзей или родных. Мы очень похожи в нашем мировоззрении – что для нас важно, как хотим жить. Это была настоящая дружба. А Кинчев – первый раз увидела его, когда он выступал в Ленинградском рок-клубе, он играл, излучая удивительную энергию – у него она была такой, как у всех нас, вместе взятых.
Все характеризуют покойного Курёхина как гения... Он казался мне по-хорошему сумасшедшим. Он, будучи с нами, все время делал какие-то движения руками. Да, я знала, что он гений, и он сам знал это. Он даже сказал об этом, но не кичился, для него это было само собой разумеющимся. Для меня эти были самые важные четыре человека.
Летопись жизни и рока
– Первой появилась книга «Стингрей в стране чудес» – это личные истории, Ленинград от моего приезда. Выпущена в 1989 году, там и о моей свадьбе с Юрием Каспаряном тоже. События после – «Стингрей в Зазеркалье», уже о потерях и утратах. 2020 год ознаменовался книгой «Русский рок. История. Фотографии. Интервью. Документы». А сейчас уже выходит четвертая – о Цое.
После развода с Каспаряном я была замужем за очень талантливым музыкантом и композитором, ныне покойным Александром Васильевым. Наша дочка Мэдисон наполовину русская. Сестра тоже вышла замуж за русского музыканта.
Просто какая-то Санта-Барбара!
Когда я приехала в Россию, мне было 23 года. Я была немножко наивной. Сейчас понимаю, что в жизни нужно преодолевать трудности. Я из Лос-Анджелеса, где не было этих трудностей, где даже не бывает плохой погоды. Я была как чистый лист бумаги. Когда приехала и оказалась внутри всей этой тусовки, просто начала чувствовать, что ЖИВУ!
Когда приехала в Союз, думала, что я очень свободный человек. Потому что свободу понимала иначе – в Америке свобода регламентируется законом, и я думала, что свободна. А эти люди были более свободными, чем я. Я начала понимать, что свобода – это не дензнаки, не то, что дает некий закон, более важно – свобода духа. А у меня было мало этого. Поэтому все время хотела быть в России, чтобы чувствовать эту свободу духа.
Этот горный воздух, это волшебно затягивало. Я никогда не учила русский, у меня не было такой необходимости, потому что Борис Гребенщиков прекрасно говорил по-английски. Он даже пишет стихи по-английски – так же хорошо, как и по-русски. Алекс очень помогал нам. Поэтому первым моим учителем в русском был Курёхин, который не знал английского. И научил меня «нехорошим» словам – это был мой первый русский.
И только после того, как я стала жить в Москве и ездить на гастроли с русским музыкантами, которые не говорят по-английски, стала осваивать язык. Гастроли были на Украине, в Сибири. Я начала слышать русский и немного понимать. Но вы же слышите, как я говорю – много ошибок делаю, иной раз не понимаю вопроса, какие-то слова не знаю, но более-менее могу выразить себя.
Мой первый муж, Юрий Каспарян, не говорил по-английски, а я тогда не говорила по-русски. У нас была свадьба, и Виктор, который немного знал английский, был нашим переводчиком.
Опоздала на собственную свадьбу
– После издания альбома Red Wave, имевшего колоссальный резонанс на Западе, меня в Москве пригласили в агентство по авторским правам – ВААП. Я подписала некие бумаги и думала, что вопрос улажен. Но вернуться мне не дали – выяснилось, что после этого визита мне запретили въезд в СССР, так что я пропустила собственную свадьбу.
Я была в полном отчаянии, в истерике. Мой второй папа, имевший отношение к политике, стал звонить многим людям. Из России писали письма, чтобы мне дали визу, даже из Госконцерта.
Но никто не ответил на письма Госконцерта, на официальную бумагу в Конгресс США. Был один человек, который говорил с нашим госсекретарем, – он знал, что тот скоро полетит в Союз на переговоры между Рейганом и Горбачевым, и он говорил о моей проблеме. И Шеварднадзе говорили. И какая же гласность и перестройка, если два человека, которые любят друг друга, не могут встретиться! Через неделю виза была получена. И свадьба, хоть и позже, была фантастической!
Мама, папа, русская дочь...
– Мой родной отец в 1960-е снял документальный фильм «Угроза коммунизма». Это было пропагандистское кино о зловещей империи под названием СССР. У меня остались детские воспоминания о том, как он говорил мне: «Никогда не въезжай за железный занавес – это опасно». И рассказывал всякие ужасы про Россию.
Моя мама была Мисс Нью-Йорк-сити, танцовщица в очень известном в Америке танцевальном ансамбле Rockets. Она принимала участие в знаменитом женском оркестре, который снимался в фильме «В джазе только девушки». Потом родила троих дочерей.
Я уехала из России, будучи беременной, в 1996 году, а потом привезла дочь в ее 8 лет увидеться с русскими бабушкой и дедушкой. У нее был шок.
А пару лет назад мы приехали с ней, уже взрослой, в Санкт-Петербург и встретились с Юрием Каспаряном, моей первой любовью, в рок-клубе. Мэдисон очень полюбила Юрия.
Ходили в Мариинский театр, а потом встретились с Борисом. Он сказал моей дочке: «Жизнь – это твой собственный театр, и ты его режиссер». Проговорив с ним минут 40, она сказала, что хочет быть рядом и слушать его.
Она попросила мою книгу, которую делал другой человек, переписала ее, и я почувствовала, что Курехин и Цой передали ей такую энергию, что она стояла на Невском проспекте и восклицала: «Я русская!..»