Латвийские корни
– Приятно видеть оперную звезду...
– Никогда не любила слово «звезда». Звездами не всегда становятся самые лучшие. По моим наблюдениям, звездами становятся прежде всего те, кому это просто позволили. Или кого назначили. Частенько нам преподносят в качестве звезд далеко не тех, кто лучше всех поет, пишет, рисует, играет. Кого-то выбрала судьба, а кого-то выбрали начальники и правительство. Я звезда Мариинского театра? Ну, была некоторое время. Хотя по моему статусу и отношению ко мне я в этом театре никогда себя звездой не чувствовала. Я скорее была, скажем так, необходимым специалистом, без которого некоторое время не могли обходиться. Я была всегда немного фрондерствующим элементом в театре. К примеру, достаточно яркий показатель: я входила, пожалуй, в пятерку «первачей», которых Гергиев, однако, никогда не приглашал на свои независимые западные постановки, во всяком случае в такие места, как Метрополитен-опера или Мюнхен.
– Какими судьбами вы сейчас в Риге?
– Я очень давно считала Ригу, и особенно Юрмалу, вторым домом. Когда Леонид Худолей развелся со своей первой женой и оставил ее с моим тогда еще маленьким папой, то дедушка женился на латвийской певице Леонтине Аболинь, драматическое сопрано и невероятно красивая женщина. У нее была дочь от первого брака Валда Илгесоне. Она до сих пор работает в Опере ведущей спектаклей. Или, как говорят за кулисами артисты, это «режиссер на пульте с матюгальником», который по трансляции объявляет: «А ну-ка пошли скорее на сцену! Сколько вас еще ждать?»
Так вот, я приехала пообщаться и закрыть все мои гештальты. Поднялась на башню Святого Петра, на которой я не удосужилась ни одного раза быть за все годы, что приезжала на дачу в Юрмалу к нашим родственникам. И даже если это родственники не по крови... У мамы и папы кровные родственники плавно исчезали по мере ухода наших родителей. У меня есть сестра Олеся Худолей, очень хорошая арфистка, ученица Дуловой – она осталась сейчас с моими племянниками жить в Москве, но редко видимся.
И папа жил в Риге, учился в музыкальной школе имени Дарзиня, окончил ее на отлично, только по латышскому у него была четверка. Потом уехал в Москву, но что характерно: в отличие от многих своих соучеников, которые разъехались по миру, он латышский не забыл и всегда, когда мы приезжали сюда в гости, со всеми разговаривал по-латышски, свободно. И моя преподаватель по Дарзиня Нина Бенатян, которая потом уехала в Москву, и моя бабушка, которая здесь была концертмейстером в филармонии и консерватории (у вокалистов, кстати) – постоянно сюда возвращались.
Я встретилась с Валдой, у которой несколько лет назад была онкология, у меня – тоже. Мы пережили все это и подумали, надо наконец-то встретиться и заодно показать моей семнадцатилетней дочери Елизавете эти места. Пока все живы. Надо что-то успеть сделать, не откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня. И потом, еще одна немаловажная деталь: теперь стало так модно заряжать все новые и новые пандемии, что меня как что-то кольнуло, прямо почувствовала: надо ловить это окно. Сняли локдауны и масочные режимы, и поняла: надо ехать, черт возьми!
– У вас такой литературный язык!
– Что ж тут поделаешь? Я росла в ту эпоху, когда сленги еще были не в моде. И мое происхождение – мой дедушка Леонид Худолей (он, кстати, похоронен на рижском кладбище Райниса, некоторое время был даже главным дирижером Латвийской оперы). А еще так получилось, что мать моего дедушки Александра Чехова внучатая племянница Антона Павловича. И не просто однофамилица, а именно из Таганрога. И у дедушки всегда был высокого стиля эпистолярный слог. Возможно, напишу книгу, материал есть. У меня уже рабочий заголовок сформировался – «Из России с любовью, горечью и гневом. Не дневниковые записки и воспоминания».
« В Россию не хочу пока»
– В Россию будете возвращаться?
– Страшновато. Потому что мне некоторое время назад мне начали пенять – «эта американка». И во время каждого моего приезда каким-то образом меня немножечко подковыривали, ставили шпильку в бок. Я же вышла замуж за американца. Мы некоторое время пытались пожить в Петербурге, но моему мужу было тяжеловато и работу не найти. И я продала квартиру в Питере в 2008 году, и мы уехали жить в США. И в том же году я получила американский паспорт, но сохранила российское гражданство. США, в отличие от той же Германии, не заставляет устраивать твоему второму паспорту такое публичное аутодафе.
«Я хитропопая и на 25% еврейка, и попыталась усидеть на двух стульях сразу. И пела много и всюду, стараясь не испортить нигде отношения».
Боюсь, что если поеду сейчас в Россию, меня обратно не выпустят. Поэтому пока не хочу. Более того: думаю, что мое появление там на глазах у соседей моей сестры может ей тоже немножечко подпортить жизнь. Пока они не вспоминают, что у них родственники за границей, но в свете последних событий и в свете того, что ее некоторое время назад избрали председателем кооператива под названием (внимание!) «Большой театр» (звучит, правда?)... Мало того, что она играет в оркестре и преподает в музыкальной школе, она председатель кооператива.
– Напоминает фильм бессмертный «Гараж» с кооперативом «Фауна»...
– Это кооперативное здание, но гараж тоже имеется. Так вот сестру выбрали тем самым Швондером. А мы знаем, что такие люди подответственные по всем направлениям. И под нее копают и хотят снять с должности. И я не хочу даже произносить имя того, который туда пришел наниматься на должность, как в фирме «Рога и копыта». Это очень известный человек. Как бы не пошли уже даже анонимки, ведь, быть может, кому-то понравится ее большая трехкомнатная квартира в центре Москвы. Знаете, какие люди в этом доме жили? Раньше нашими соседями были Иосиф Кобзон, брат Плисецкой (хореограф Азарий), чечеточник Зернов. Очень многие крутые настоящие артисты.
– В США спокойнее? Где вы там живете?
– Мы живем на болотах! Как оперная героиня Феврония – на болотах! Вот пела-пела Февронию – и попала. Это пригород Миннеаполиса, штат Миннесота. Там хорошо, чудесно, чисто, спокойно и можно спокойно воду из-под крана пить, гулять, дышать.
– Вы собираетесь дальше петь? Инессе Галанте, которая старше вас, – поет.
– Она успела стать брендовой звездой, а мне не позволили.
– Но на сайте Мариинского театра до сих пор висит такая ваша биография, которая украсит любую звезду!
– Потому что я хитропопая и на 25% еврейка, и попыталась усидеть на двух стульях сразу. И пела много и всюду, стараясь не испортить нигде отношения. И теперь я пою практически нигде, потому что ковид и карантин меня вышиб из седла.
– Даже наша Элина Гаранча сказала, что ковид стал для нее испытанием!
«В Латвийскую оперу сказали не соваться»
– В течение этих двух лет я, не опасаясь ничего, все-таки ездила и пела понемножечку в Мариинском театре. У меня там, как говорится, самый «героиновый» репертуар. Сплошные героини – термоядерные, блокбастерные, стенкопробиваемые такие! Я там спела почти во всех операх Рихарда Штрауса, кроме «Электры». Практического всего Рихарда Вагнера, кроме Изольды... Кстати, в «Электре» Рихарда Штрауса я всё-таки пела – только не заглавную роль, а ее инженю-сестренку, Хризотемис… так что можно сказать, что я попала во всех операх Штрауса, которые идут на сцене Мариинского, только теперь настала очередь самой Электры… которую доучиваю. Я там пела тяжелейшие вещи. Я ездила, чтобы поддерживать спортивную вокальную форму и чтобы не совсем потерять сценический кураж. Но из-за пандемии я потеряла контракт в Метрополитен-опера. Осенью 2020-го я должна была ехать туда на постановку «Огненного ангела» Прокофьева, переносимого из Мюнхена (я там в Баварской опере пела эту оперу во втором составе), и я уже знала, какие будут мизансцены, кто будет режиссер, дирижер, какие партнеры и т.д. Но все закрылось – и без компенсации. И одновременно потеряла несколько хороших спектаклей в Лейпцигской опере, где должны были быть «Набукко». И да, это безвозвратно, потому что за это время в театрах изменилось руководство.
И еще за это время успела произойти некоторая вещь, которую в России теперь принято называть «специальной военной операцией». И все мои агенты, с которыми сотрудничала, растворились в воздухе.
– А попытаться петь в нашей Опере, с которой у вас так много связано?
– Я пела в Риге «Летучего Голландца» – Сенту. В первой постановке – некоего австралийского постановщика (не помню имя) – 1998–2000 годы, дирижер Гинтарас Ринкявичюс. Вторую постановку – тоже соответственно «Летучего Голландца» – уже в постановке и сценографии Андрея Жагарса (2004, Голландец – Эгил Силиньш, Эрик – Александр Антоненко; и позже несколько раз, в том числе на гастролях в Омане, в опере Мускат, 2013 юбилейный год Вагнера). Была «Пиковая дама» в постановке Жагарса (Лиза, в 2005 году, в том числе на гастролях оперы в Бордо – дирижер Андрис Нелсонс, Герман – Иен Сторе). А еще в 1999 году – заглавная роль в «Саломее» Рихарда Штрауса – на оперном фестивале ЛНО, дирижер Ринкявичюс, Иоканаан – Николай Горшенин, Ирод – Карлис Зариньш. А еще умудрилась выступить в новогоднем гала-концерте в Большой гильдии (Millenium-2000), где на площадке со мной вместе выступали коллеги из Мариинского театра и знаменитая Элина Гаранча. Приглашал – Дайнис Калнс.
Как бывшая Байрейтская стипендиатка считаю особой удачей также выступление в фонде Германа Брауна – в зале Вагнера, организованное в 1999-м моей очаровательной знакомой Инной Давыдовой, это был двойной сольный концерт «Отец и дочь» в рамках организованного ею фестиваля «Рига: город и люди» – навстречу к 800-летию города Риги, где моим концертмейстером был мой отец, пианист Игорь Худолей. Это событие было честью для меня и подарком для отца – вернуться по старой памяти в город детства, уже после путчей и распада СССР.
«Все смотрят биографию и понимают: ой, ей уже столько лет, она уже столько попела! Четверть века на сцене, в то время как у других ребята вчера окончили консерваторию и им сейчас надо работать».
А сейчас мне сказали, что в Латвийскую оперу лучше не соваться, потому что новый директор Эгил Силиньш и его супруга не захотят меня сюда. Хотя... может, это только разговоры? Боюсь, что это неприлично – дергать такого большого начальника. В общем, напугали меня, и я не суюсь. Дело в том, что, конечно, вокальную форму я сохранила, но могу сказать так, что расклад фигур на шахматной доске в «Алисе в Зазеркалье» напоминает тот самый момент, когда ты хочешь пойти к дому, но для того, чтобы войти в дом, тебе надо идти куда-то наоборот. А чтобы остаться на своем собственном месте – надо очень быстро-быстро бегать. А если хочешь попасть в новое место, то, как говорила королева шахмат, надо бежать еще быстрее. Так вот шахматная доска настолько перевернулась за время пандемии, и я понимаю, что сейчас все театры выполняют обязательства за не реализованные в пандемию планы.
И еще – давайте не будем забывать про молодежь. Вот если честно, я даже не в обиде, я философски к этому отношусь. Все смотрят биографию и понимают: ой, ей уже столько лет, она уже столько попела! Четверть века на сцене, в то время как у других ребята вчера окончили консерваторию и им сейчас надо работать. А у меня уже все есть вроде бы. По-человечески, по-христиански и по-граждански понимаю – молодежи сейчас надо дать пожить и поработать. И сменилось поколение зрителей, у которого теперь другие кумиры. У Гергиева есть свой джентльменский набор звезд, остальные сидят в запасе и пытаются сосать локти. Хорошо, если достанут.
Человек из Германии
– Наша великая певица Жермена Гейне-Вагнере всех удивила, когда в 52 года ушла со сцены... Правда, она решила просто уйти на вершине, чтобы ее такой запомнили...
– Я ее отлично помню. Она была в конкурсе жюри Глинки, на который я в молодости по наивности пошла, не заручившись предварительно поддержкой членов жюри (ну, вы понимаете). И она была одной из немногих, кто поставил мне честный бал.
Пока я сейчас пою – камерные концерты. Правда, редко. У себя в Миннеаполисе. Когда предлагают – поем. Был случай пару лет назад – я познакомилась в самолете с одним человеком из Германии. Лечу в Питер на фестиваль «Звезды белых ночей». Сижу, изучаю клавир. Он сказал, что безумно любит музыку. И не могу ли я сделать пропуск на спектакль «Аттила» с моим и Ильдара Абдразакова участием под управлением Гергиева? Помню, Абдразаков на тот спектакль, извините, Валуева пригласил с охраной, и Валуев потом пришел обниматься-целоваться за сцену. Так что у меня есть ныне «крамольная» фотография, где я с Валуевым, Гергиевым и Абдразаковым. Вот я сделала билеты знакомому по самолету, он с друзьями был страшно рад. И сказал, что если будет желание, приезжайте ко мне на фестиваль, я там устраиваю в Шветтингене (недалеко от Франкфурта) фестиваль в садах и парках. Правда, без гонорара, концерты благотворительные, но – перелет, проживание на вилле бесплатно. Помню, тогда был концерт в пользу белорусской певицы, которая стала инвалидом. Конечно, я согласилась. Это очень приятно и важно делать.
А Гергиев? Отнял у меня во время «Звезд белых ночей» премьеру «Тангейзера», пела молодая стипендиатка из программы миллионерши Аткинс (да-да, вдова того самого диетолога!), а он сам начал прятать глаза, потом сам стал прятаться, убегать, раздражаться, а я сижу в Петербурге, трачу денежки на проживание и жду своей очереди. Два спектакля все-таки дали мне. Но между ними был практически месяц перерыва... И мой муж в конце концов сказал: все, поезжай домой, потом вернешься. Я посмотрела расценки на самолет, ужас! И тут у меня всплыло: позвонила тому бизнесмену из Германии, спросила, можете в такие примерно даты устроить концерт? И он сказал: нет проблем. И вот сейчас я к нему полечу в третий раз... Доходы – или в пользу беженцев с Украины, или в помощь приюта их несчастных оставленных животных. Программа концерта уже другая: последняя часть из «Песен и плясок смерти» Мусоргского, «Думки Параси» из оперы «Сорочинская ярмарка», национальная песня «Щедрик». Спою в сопровождении хорошего концертмейстера Ацуко Кинашип – японки, живущей в Германии.