В советское время здесь собирались «неформалы» — представители ленинградского андеграунда и творческой интеллигенции. Теперь же тут состоялся концерт «Сайгон Live», приуроченный к открытию выставки созданного знаменитым музыкантом, писателем и спортсменом Владимиром Рекшаном первого национального музея рок-музыки.
На сцену вышел сам Владимир Рекшан с группой «Санкт-Петербург» и при поддержке художника, основателя движения «Митьков» Дмитрия Шагина исполнил набор своих песен. Соответственно начало нашей с Рекшаном беседы оказалось посвящено этому уникальному для России музею. А потом уже поговорили об искусстве, литературе и вообще о жизни...
Инициатива «снизу»
— Владимир Ольгердович, почему вы решили создать музей о реалиях русского рока?
— Идея появилась после того, как один финский профессор написал о русском роке книгу. Вышла она, соответственно, на финском, ничего непонятно, но фотографии, картинки красивые. Спустя пару месяцев одна финская женщина, занимающаяся организацией турпоездок, написала мне, что книга имеет успех, что у них там в Финляндии теперь есть немало людей, желающих посмотреть в Петербурге места, связанные с русским рок-н-роллом. Просит: составь, дескать, список таких мест!
Задумался: а что же у нас такого можно посетить? Все сметено потоком времени... Разве что есть «Камчатка», где в свое время Цой, Башлачев и другие известные люди работали кочегарами — сейчас ее переоборудовали в питейное заведение. Ну, разве что еще можно дома показывать — здесь жил когда-то этот, здесь — тот...
— А как же знаменитое здание на Рубинштейна, 13, где когда-то располагался Ленинградский рок-клуб?
— Так а что там осталось от рок-клуба? Там ведь до сих пор отсутствует даже памятная табличка. Лишь совсем недавно, 11 апреля, городские власти приняли решение об установке на этом здании мемориальной доски.
Я в этом активно участвовал, поскольку предварительно требовалось представить целый ворох доказательств: о том, что, мол, такое явление действительно было и оно имело культурное значение. Ведь кто из чиновников сейчас помнит, что тридцать лет назад какие-то песенки изменили сознание целого поколения? В том здании в советское время располагался профсоюзный Дом народного творчества, от которого почему-то не осталось никаких архивов.
Ну хоть теперь-то дело стронулось с места... Правда, нужно еще разработать проект самой доски, решить, как она будет выглядеть. Первый этап конкурса продлится до 27 сентября, в жюри будут сидеть человек семь...
— В общем, вы, создавая музей, решили восполнить недостаток культовых для поклонника русского рока мест в Петербурге?
— Ну, в общем, да. Всё началось с устроенной мною выставки — это было почти семь лет назад. На тот момент у меня вещичек еще было мало — но сама идея вызвала энтузиазм и у других людей, начавших делиться тем, что у них имелось.
В течение трех лет проводил временные выставки, и постепенно коллекция росла. Я человек воспитанный, старательный, алкогольных напитков не употребляющий, уже в солидных летах — и оттого, видимо, пользуюсь доверием у окружающих. К тому же я ведь историк по образованию — и вот теперь на старости лет реализуюсь в качестве молодого специалиста. Ведь у меня есть и то преимущество, что прекрасно знаю предмет: сам все это видел и участвовал...
В общем, количество экспонатов все увеличивалось, и для них потребовалось уже какое-то постоянное пространство. В итоге часть своей территории согласился выделить Арт-центр «Пушкинская 10». Таким образом, возник музей народного типа, созданный по инициативе «снизу» — что для России, страны вождистского менталитета, несколько необычно.
Расширить музей
— Что за экспонаты представлены в музее?
— В фонде музея хранятся вещи, представляющие историю русского рока от его самых ранних, самодеятельных времен до того периода, когда некоторые группы стали суперзвездами, выбрались на огромные концертные площадки. Инструменты, афиши, плакаты, самиздатовские рок-журналы РИО и «Рокси», самодельные магнитоальбомы... По некоторым из этих вещей можно писать диссертацию или как минимум дипломную работу — скажем, «Генезис советского рок-плаката с 85-го по 91 год». Исторические гитары, принадлежавшие известным музыкантам — некоторые из них, кстати, меня попросили временно уступить для съемок фильма «Лето»... Или, например, фэнзины того времени, посвященные западным группам.
Люди по крупицам собирали информацию, а результатом их труда становились отпечатанные от руки книжки с мутными фотками, ценившиеся на вес золота. Но самые ценные экспонаты — это, конечно, то, что осталось от 70-х. Например, самодельные гитары того времени — сам в свое время на такой играл. Было время, когда нормальный «фирменный» инструмент достать казалось совершенно невозможным — и тогда на помощь приходили народные умельцы... По нынешним временам изделия их рук выглядят невероятной экзотикой.
Иностранцы смотрят, поражаются — ну ешкин же кот...
— А от групп конца 60-х — начала 70-х какие-то записи остались?
— Нет. Сам уже играл в то время с группой «Санкт-Петербург» и могу засвидетельствовать что в то время местные рок-музыканты еще практически не записывали сколько-нибудь профессиональных альбомов — не было на тот момент у них таких технических возможностей. Да и что записывать? Играли-то в основном не столько авторский материал, сколько англоязычные рок-н-ролльные стандарты.
Большинство групп того периода канули в лету, практически ничего после себя не оставив. От тех коллективов, которые считались более известными, типа, скажем, «Аргонавтов», сохранились хотя бы фотографии. От других же не осталось даже и этого.
Кстати, говорю, что первые ленинградские группы исполняли в основном кавера, отнюдь не в упрек им. Без лажи сыграть «фирменную» песню сложнее, пожалуй, чем собственную.
— Где живут те люди, которые присылают экспонаты в музей?
— В самых разных местах. Например, как-то приходит мне бандероль из Нью-Йорка. К ней прилагается письмо: «Отправляю вам бобину с магнитоальбомом группы „Акквариум“ „Радио Африка“, которую в 85-м купил у БГ за пять рублей».
Тогда, в первой половине 80-х, большинство альбомов советских самодеятельных рок-групп из Ленинграда записывались на студии Андрея Тропилло. Потом эти альбомы с исходников переписывались на бобины и кассеты, для них кустарным методом изготавливались обложки с фотографиями — и данная продукция расходилась среди людей, пребывавших в теме. Сейчас, конечно, такие магнитоальбомы — большая редкость...
Или вот экспонат, приехавший ко мне из Кореи. Как-то там затеяли издание пластинки группы «Кино» «Это не любовь». Но в силу слабого знания русского языка напечатали «Это не июъвь...».
А вот афиша с концерта Элтона Джона, состоявшегося в Ленинграде, в Большом концертном зале «Октябрьский» в 1979-м. По тем временам это было невообразимое событие — выступление в СССР западного музыканта суперзвездного ранга! В основном там в зале сидели партийные и профсоюзные товарищи... Под это дело заранее распечатали афишки с рассказом о самом Элтоне Джоне, о его репертуаре, о приехавшем с ним перкуссионисте Рэе Купере...
— Нет планов по расширению территории музея?
— Было бы очень неплохо. Сейчас уже экспонатов так много, что, по идее, надо расширятся. Но как это сделать — пока непонятно...
Есть сильно недружественное нам государство Соединенные Штаты Америки — и там в городе Кливленде существует «Зал славы рок-н-ролла». Пятиэтажное здание, которое в год посещает полтора миллиона человек. Этот самый «Зал» был создан в результате частной инициативы — нашлись и авторы идеи, отыскались и инвесторы. У нас же, к сожалению, обычно принято ждать решения сверху, чтоб начальство распорядилось. Считаю, что это далеко не всегда правильно.
У меня, правда, есть один знакомый капиталист, он как-то мне сказал: «Давай я выделю тебе этаж у себя на заводе». Посмотрел — огромное помещение, есть где развернуться. Однако отопление там отсутствует напрочь. В общем, надо думать...
Наследник Бельцовой
— В прошлом году летом вы приезжали в Латвию с Дмитрием Шагиным проводить «Митьковскую олимпиаду». Какие впечатления остались от Латвии?
— Ну, лето было настолько жарким, что казалось, что приехали не в Латвию, а в Бразилию. Вокруг все говорят по-русски, никто нас за родную речь, как некоторые заранее пугали, не терроризировал. У Мити Шагина вообще половина потомства под Ригой живет, в Саулкрасты. Вообще Латвию люблю — ведь мои родовые корни оттуда — и бываю там регулярно. Два года назад, например, посетил Даугавпилс: заехал в гости к своему другу Саше Внукову, с которым приятельствуем на спортивной почве — оба занимаемся легкой атлетикой. То есть с Латвией дружу и даже есть план сделать там выставку.
— По какой тематике?
— Я же ведь не только играю музыку и пишу книги, но и рисую. Замечательно рисует и моя двадцатилетняя внучка. Можно сказать, это у нас в крови. Моя двоюродная бабушка, тетка моей мамы Александра Митрофановна Бельцова жила в Риге и была известной в Латвии художницей. Более того, она считалась одной из основоположниц латвийского авангарда. Была замужем за другим известным художником, Романом Сутой. В России ее мало кто помнит, зато в Риге есть музей—квартира. Александра Митрофановна прожила долго, до начала 80-х — и однажды запечатлела меня в одном из своих произведений. Картина «Мальчик Володя рисует». А недавно попросил внучку, чтобы она изобразила меня в том же ракурсе — получилась такая связь между разными поколениями через несколько десятилетий. В общем, думаем с внучкой провести в Риге выставку своих работ.
— А что на литературном фронте?
— Недавно у меня вышла новая книга «Разные люди». Это документальное произведение, рассказываю о своих встречах с различными знаменитыми личностями — с Полом Маккартни, с Эриком Клэптоном, с легкоатлетом Валерием Брумелем, с ученым Робертом Эттингером и с разными яркими литераторами, музыкантами, спортсменами и необычными маргиналами Санкт-Петербурга. А еще у меня готов новый роман, сейчас размышляю, где его издать. Он называется «Старые, или победитель Цой». Конечно, за такое название фанаты Цоя порвут меня на части — но книга не про Цоя, хоть он там и присутствует на дальнем плане. Это такая литература «для старых». Я ведь и сам уже старый — и как-то задумался: «Почему есть детская литература, а литература для старых отсутствует?» Вот и решил восполнить этот пробел, исходя из своего жизненного опыта.
— А как себя ведет и чувствует условно «старый» человек?
— Да совершенно по—разному! Общаюсь с большим количеством сверстников. Некоторые из них мои коллеги по спорту, с которыми мы состязаемся в соответствующих возрастных группах. И, поверьте, там такие иногда страсти кипят — молодым и не снилось! Есть у меня кампания, с которой десять лет в баню ходил — у нас это называлось «философскими средами». Бизнесмены, выпускники элитарных вузов, почти половина из отсидевших...
Стихийно сформировался банный философско-религиозный кружок. Насколько захватывающие диспуты, бывало, разгорались! Вот только в силу возраста многие участники этих диспутов умирали. Бывало, споришь с человеком о жизни, а на следующий день его и нет...
— На ваш взгляд, в современной русской литературе происходит что-то интересное?
— Не сказал бы. Еще лет тридцать—сорок лет назад поэт или писатель пребывал в центре общественного внимания. Массы народу с величайшим интересом зачитывались текстами, в которых он описывает свои страдания, свою отправку в ссылку, свою несчастную любовь и так далее. Прежняя эпоха порождала героев, которые были востребованы толпой. Ну а если ты не востребован, то ты не герой и всем на тебя наплевать.
Сейчас литератор уже неинтересен широкой публике, он живет премиальными циклами. Люди пишут не для того, чтобы максимально самовыразиться, а чтобы войти в шорт-лист престижной премии и тем получить хоть какую-то известность. Соответственно, настраиваются они не на читателя «из народа», а на субъективные вкусы и предпочтения членов жюри. Представьте себе театр, в котором никогда не бывает зрителей, но всегда есть только жюри. Это же ненормально! Но именно такое положение дел сложилось в нашей современной литературе.
Владимир ВЕРЕТЕННИКОВ,
собкор газеты «НЕДЕЛЯ Сегодня»
в Санкт-Петербурге.