Слух — это семейное
— Интарс, что важнее — музыка или семья? И можно ли одно отделить от другого?
— Можно. Дома вообще мы почти не говорим о музыке. Конечно, все знают, куда и когда мне надо идти, потому что у жены есть общий календарь моих выступлений и мероприятий. Просто все смотрят в календарь: «Да, тебе надо идти», — я пошел, и никто никакие вопросы мне больше не задает. Когда-то было: «куда идешь?», «много ли было людей?», но больше таких вопросов нет.
— У детей не возникает желания пойти с папой?
— Все уже были и на концертах, и на репетициях. Мой самый взрослый сын, которому скоро будет 17 лет, был на репетициях, когда ему даже годика не было.
— Никто из детей профессию музыканта не выберет?
— Я не думаю об этом, хотя интерес, конечно, падает все больше и больше. Старший точно пока не выбрал, но ему музыка нравится, есть слух, и он, кстати, когда-то классно играл на тромбоне, но бросил и выбрал спорт. А старшая дочка сейчас ходит в музыкальную школу, играет в оркестре на саксофоне — можно считать, сейчас это ее профессия.
Посмотрим, мы не навязываем такие вещи, но у всех наших детей, даже у самого младшего (сыну Янису в марте исполнился годик), есть музыкальный слух: музыку слышит, понимает: улыбается — когда звучит что-то хорошее, плачет — когда звук не нравится.
Так что понимает!
— Вашему старшему почти 18, младшему скоро год, посередине две дочери. Каким видится будущее ваших детей?
— Главное, чтобы они были хорошими людьми. Уважали других, прислушивались к чужому мнению. Чтобы испытывали уважение друг к другу. Тогда можно говорить об остальном. Я так их и вижу: надежными людьми для общества, которые помогают нашей родине, Латвии, подниматься наверх. И хочу, чтобы и наше поколение было таким, как мои дети: хорошие, талантливые, красивые и так далее (стучит по дереву). У нас и наших детей вообще—то все уже хорошо!
— Что для вас жена?
— Можно сказать, я живу для нее. Она меня вдохновляет, она — муза. Мы вместе шли и идем не первый год, понимаем друг друга с полуслова. Можем даже не разговаривать — она смотрит на меня, я на нее и мы понимаем, что нам нужно делать, что мы чувствуем. Без нее я бы не шел таким веселым, с легким сердцем по жизни. Она — босс. Я под каблуком — и не боюсь этого!
Школа выживания
— Вы сами выросли в многодетной семье: пять сестер и братьев. Какой отпечаток это наложило на вас?
— Школа выживания среди взрослых братьев и сестер: что-то надо доказать, надо все время драться, стоять за себя.
— То есть никто не сюсюкался?
— Нет-нет, никто! Кстати, у меня с сестрой был год разницы, мы дрались все время, в хорошем смысле этого слова, но по-любому дрались и до конца. Бывало, что даже бросались дровами — бах! — и мне в глаз попало! Но потом опять становились друзьями.
— Дрова в каком возрасте случились?
— Мы тогда еще жили в рядом с Талси, не в самом городе. Где-то в шесть лет, может быть, семь. Так что было всякое!
— Каковы сейчас ваши отношения с братьями и сестрами?
— Отличные! Они и тогда были отличными, и сейчас отличные. Дрались, даже не знаю, почему. Сколько ни спрашиваю знакомых, у кого есть братья с разницей в год-два — даже у моих младших братьев год разница — они тоже дрались, но все время шли везде вместе. И мы тоже с сестрой все время шли по жизни вместе, держались друг друга, берегли, охраняли в школе. Когда ее обижали, я заступался, и наоборот.
Семейные страсти
— Процитирую вас: «Иногда мы мексиканская семья: я психану — дети получат. Если в доме что-то не сделано, когда их просили, или вовремя не появляются. Жена психанет, потом дети... И все опять хорошо. Мы так тренируем детей. Они дома перебесятся, поэтому в обществе, куда выйдут, им будет легче. Был случай, когда проломили дыру в стене. Ничего, приклеили картинку — и все хорошо».
— Ссоры в вашем доме по-прежнему столь темпераментны?
— Да! И это хорошо. Мы, можно сказать, не ругаемся по-настоящему. Просто все такие вспыльчивые... Не знаю, отчего, наверное, от родителей. У них тоже до сих пор такое общение между собой. Однако каждый раз после такого кто-то напишет по телефону: «Ну, прости, сорри за то, что было 20 минут назад». Не успел захлопнуть двери, ушел — и уже пишет: «Прости, я так не хотел». Это так клево.
Все понимают, что нам надо жить вместе. Нам нужно понимать друг друга лучше, а мы до сих пор не можем. И значит, каждый раз мы учимся и изучаем себя заново. Из-за этого все свежо, красиво, и я думаю: так и должно быть. Думаю, было бы скучно без ссор.
— Семья — больше труд или радость?
— И труд, и радость — и то и другое! Любовь, нежность и психоз! Семья — это одно удовольствие, это очень помогает и вдохновляет. Офигенно!
Перепеть Пугачёву
— Вы участвовали в программе «Точь-в-точь». Создали много образов, в том числе перевоплощались в Джо Дассена. И рассказали, что это был один из самых сложных номеров. Но почему? Все совпадает: он лирический парень, вы лирический парень. В чем проблема?
— Может быть, из-за того, что не был в Париже? Нет, вру, был. Проезжал на автобусе. Нет, конечно, я знал: есть такая песня, и его голос звучал еще не в одной песне... Красивые, мелодичные композиции. Но когда я наконец посмотрел, прочитал, понял: какая ответственность легла на меня! Ведь он был мега-супер-популярный певец. Это было невероятно трудно — спеть. Это сто процентов — самый трудный номер, хоть сама песня легкая.
— Дима Билан недавно перепел «Не отрекаются любя». Примадоне его исполнение понравилось. Нет ли у вас в планах что—то перепеть из репертуара Пугачевой?
— Повезло Диме! Но это момент крайне рискованный. Выигрыш в том, что я парень — и он парень. Если бы на месте Димы была девочка... Думаю — катастрофа. Это страшно, если Пугачева скажет — ей не понравилось. И что тогда? Тогда все?! Как жить дальше? Есть жизнь после такого комментария — или нет?
— Если бы 10 лет назад вам сказали, что вы будете собирать залы в Москве, в Питере, вы бы поверили?
— Нет! Я не был готов к этому. Как-то Раймонд Паулс сказал: «У вас нет концертов, у вас только халтуры. Концерты только у меня». Шутил, конечно. Сама возможность общения с людьми там — прекрасно. Нужно было пройти этот путь.
— Как вы прошли этот путь?
— Только после переживаний в личной жизни я начал задумываться: что такое песня, о чем там поется. До этого просто «бацал». Был голос, ансамбль крутейший, «лабаем» — и все отлично! Не задумывался, о чем пою.
Помню, учил песню Mātei («Маме») Раймонда Паулса на его 75-летие. Он попросил прийти и спеть с хором. Я сидел — да простит меня Раймонд Паулс! — в туалете. Это было единственное тихое место в доме. Учил репертуар. И только тогда понял: о чем эта песня. Как закрутил мелодию Паулс, что хотел и сказал поэт, как это донести до слушателей. И в этот миг начал лить слезы — от того, как все трогательно. Уже после началось понимание: что, где, когда и как...
Словом, у меня появилось чувство. Чувство — это же так хорошо.
Прибалтийский стиль и латвийский патриотизм
— Анонсы ваших концертов в России сообщают, что вы приверженец прибалтийского музыкального стиля. Что такое «прибалтийский музыкальный стиль»?
— Этими словами можно поиграть. До сих пор там есть ностальгия. Например, по нашему взморью. Здесь, в Латвии, кажется, все по-другому: и стиль, люди, и солнце светит. В Москве — другое. Город — громада домов. Здесь, наоборот — все небольшое. И в этом есть определенный стиль. У нас шпроты и бальзам, и все знают: шпроты есть — стильно, «Лайму» — тоже стильно, и бальзам бухать — стильно! Но — употребление алкоголя вредит вашему здоровью! (Смеется.)
— В одном из интервью вы назвали себя «большим патриотом». Что такое для вас патриотизм?
— Знаете, надо любить людей, которые живут в стране, свой край, свой город, свою страну. Это не просто флаг, не просто герб и гимн. Надо любить все, всех и безотказно.
Я определился: я люблю Латвию. Люблю Ригу, люблю Даугавпилс! Но, конечно, больше всего люблю Талси. Потому что оттуда родом, родители тут, родители моей жены, собака моя там родилась, кошка. У меня даже паспорт был выдан в Талси. Все оттуда!
У меня в семье национализма нет
— Предложу вам три цитаты. Первая: «Мы не хотим, чтобы вы знали наш язык, мы хотим, чтобы вы знали свое место» — Юрис Добелис, депутат сейма.
Вторая: «Если один раз пустишь русскую вошь в шубу, вывести ее будет сложно», — эти слова произнес министр по общественным делам Альфред Берзиньш в кабинете Улманиса в конце 30-х годов, а в наше время актуализировал депутат Шноре.
Третья: «Презрительным словом „русский“ или более толерантным „русскоязычный“ обычно отмечают самую низкую форму интеллекта». Это — писатель Дидзис Седлениекс...
— Я думаю, очень мало людей так говорят. А те, кто говорит, не понимают или не знают, как и какие люди живут у нас в Латвии. У нас в семье так: моя младшая дочка ходит в русский садик. Это чтобы она знала русский язык. С самым младшим сыном я общаюсь на русском, чтобы он понимал. Думаю, все заложено в семье. Пусть другие говорят — «тот лох или тот лох». Если будем обсуждать такие цитаты, людей, которые это говорят, тогда это пойдет дальше, дальше и дальше.
Нужно новое русло, новый фундамент нового поколения, которое будет жить по-другому — в мире друг с другом, чтобы идти к солнечному будущему, которое у нашей Латвии есть. Потому что молодое поколение о таких вещах не думает, не говорит. Будут ли говорить в будущем? Это не зависит от политиков, от законов, от людей, которые стоят за этими цитатами. Это зависит от родителей.
Мы такие вещи в семье не обсуждаем. Мы идем к людям с улыбкой. И если человек идет ко мне на встречу с улыбкой, у меня нет никакого повода обзывать его и издеваться.
Есть люди, которые сеют это. Им это или выгодно, или они просто не понимают, что творится и с той стороны и с другой стороны. Не понимают, как тут люди живут.
Мы на наших концертах исполняем песни и на русском, и на латышском. Мы видим, как встречаются, сидят вместе русская бабушка, латышская бабушка и украинская бабушка. Много национальностей: белорусы, армяне, грузины, азербайрджанцы — все. Сидят в одном зале и улыбаются. Моя работа — развлекать людей. Они же пришли развлекаться. Купили билет, отстояли в пробках — у меня нет повода быть гордым, учить их жизни.
И на концертах все вместе поют песню Brīvdiena. Даже в России зрители поют «Гравитацию» на латышском языке. Пришли, спели, подружились, побыли вместе, и с таким настроем расходятся по домам. А значит, мы выполнили нашу задачу. И мы так и будем продолжать.
А все эти фразы, цитаты, которые я сейчас слышал от вас.... У меня такого в семье нет. Мой сын общается со всеми, мы живем, в конце концов, на Краске. Так что у нас все с этим отлично.
СГД отщипнуло от «Новой волны»
— В 2005 году вы победили на «Новой волне» и должны были как победитель получить 35 тысяч долларов. Получили?
— Так много не получил! Знаете, что там было? Сразу после концерта Служба госдоходов «отобрала» у меня 8 тысяч — в качестве подоходного налога! Но квартиру я купил, и до сих пор в ней живу.
Сейчас призовой фонд «Новой волны», по-моему, 200 тысяч. Так что пойте, друзья, есть повод. И приезжайте на «Новую волну», но уже в Сочи!
Энергетика «Голоса»
— Для России вы стали звездой в 2014-м: в шоу «Голос» дошли до полуфинала в команде Леонида Агутина, проиграли Мариам Мерабовой. Хочется попытаться вместе с вами совершить путешествие за кулисы этого шоу. Чему вас научил или чем поразил «Голос»?
— С самого начала я не знал, куда я попал. Это был совершенно случайный поход. Друзья из Питера спросили: «Хочешь пойти на это шоу?» Я отвели: «Нет-нет. Хотя.. Ну да. Наверное». В итоге сказал: «Давай!» и понеслось.
Начались отборы: с августа был там каждую неделю. Нужно было ехать, что-то делать, записываться, репетировать, и так до декабря. В один момент я спел «Я тебя рисую», и после этого не мог успокоиться. Не думал, что есть такая энергия. Что она может быть именно такая. Сумасшедший обмен. Чувствовал все эти десятки миллионов зрителей, которые смотрели телевизор.
Два дня не мог успокоиться. Сидел в самолете на обратном пути мутный, думал о том, что случилось. Решил, что для меня «Голос» закончился после «Я тебя рисую». А потом спел «Я люблю тебя больше природы» — и был тот же эффект.
Так что я получил от «Голоса» все. И мне это очень понравилось, потому что чувствовал, что его смотрят люди, переживают вместе с тобой. Круто!
Ваенга и «простой парень Киркоров»
— Приведу вашу цитату: «В шоу-бизнесе о дружбе нет речи, общение создано для приобретения контактов. Исключение — Лена (имеется в виду Елена Ваенга), которая очень конкретная, правдива со мной и пряма». Действительно мощнейший толчок в вашей карьере дало это сотрудничество.
— Для меня было просто шоком то, что она захотела со мной работать и общаться. Меня тогда никто не знал и никуда не звал. Лена сама из Питера, и мои питерские друзья познакомили нас в Краснодаре. Специально приехали на концерт, чтобы познакомиться через музыку.
Сейчас общаюсь со многими звездами российской эстрады. Есть те, с кем переписываюсь, сижу в чатах, обмениваюсь переживаниями. Как-то сдружился с Филиппом Киркоровом. Когда он на гастролях, напишу ему что—то интересное, что происходит у меня и что могло бы его порадовать, а он присылает мне новости о себе. Не надо даже встречаться. Просто написать какую—то милую мелочь. Это такие искренние вещи.
Мне кажется, что я понимаю его как человека больше, чем как артиста. Хотя, конечно, артист он большой.
— Как вы его охарактеризуете?
Он простой парень. Как и я. Ему хочется простого общения. Но статус не позволяет такой роскоши — быть простым и доступным. Быть может, во мне он видит человека, с которым может говорить просто.
— Чем российская публика отличается от латвийской?
— Цветами. После первого произведения и до последнего. Все время — цветы. Люди приходят, стоят у сцены. Кроме цветов — плюшевые мишки для детей, подарки. В Рождественский концерт — украшения для елки. Но главное — цветы!
В Латвии меньше цветов, а подарков нет вообще. Хотя, конечно, публика и у нас отзывчивая. Жаль, что путешествуем без фургона, тогда можно было бы отправить цветы домой. Иногда это целое состояние, поверьте. И все — от души!
Совершенно личная информация
— В 40 лет вы заявили, что бросили пить. Зачем?
— Надоело. (Смеется.) Просто надоело! Впрочем, обещал друзьям, что выпью. Летом. Один раз. Уже назначена дата, и надо будет это сделать. Сделаю без проблем. Чтобы доказать, что опять я был прав!
— Ваша самая большая потеря за 40 лет?
— Годы. Цифра 40 — это уже потеря. Хотя из всех своих прожитых лет именно сейчас я чувствую себя лучше всего.
— Ваше самое большое приобретение за это время?
— Ну что у меня есть? У меня есть хорошие дети, здоровые — это самое хорошее приобретение! Это меня подтолкнуло к тому, что сейчас делаю и чем горю. И своим делом горю, и семьей. Если бы у меня так рано не родился сын (мне было 22), не знаю, где был бы. Но он дал мне капитальный толчок развития, осознание того, что необходимо начать самостоятельное плавание. До этого я был человеком коллектива, был в толпе. Да, мы делали музыку — это тоже неплохо, но тогда бы не было у меня еще детей. И вот — плыву.
— Один самый опасный из семи смертных грехов?
— Блин, у меня жена все время говорит про гордыню. От этого надо избавиться.
— Какая из добродетелей Вам ближе?
— Смирение — вот! — смирение — это хорошо.
— Вы чего-то боитесь?
— Идти, упасть и умереть сразу, что-то недосказать, недоработать, недожить. Кажется, что это было бы очень плохо, если бы сейчас это все случилось, как случилось недавно с Децлом — он такой молодой, такой красивый, и, я думаю, он много чего недосказал. Я боюсь таких моментов.
— В чем смысл жизни?
— В Мексике есть такой праздник, когда вспоминают усопших. Они создают в доме алтарь — ставят туда фотографии всех умерших родственников. Выкладывают лепестками цветов путь от алтаря к кладбищу, чтобы люди из загробного мира пришли как гости. Но если твоей фотографии нет, у тебя нет прохода в мир живых. Тебя начинают забывать. И тогда ты пропадаешь и в том мире.
Я бы хотел, чтобы моя фотография стояла на таком воображаемом алтаре четыре, пять поколений. А после можно уйти. Будет круто, если у меня выйдет.
