Однажды в Звейниекциемсе…
Книга называется "Проказы послушного Мартиньша", а в латышском варианте — MartiNa dienas un nedienas. На презентации в детском отделе Рижской центральной библиотеки собрались, понятно, ее будущие читатели от 5 до 12 лет с родителями.
В уютном уголке большого зала автор развесил свои иллюстрации из книги, которые они рисовали вместе с дочкой Аллой. И для того, чтобы маленькие слушатели почувствовали себя свободнее, попросил их исполнить интермедию по своему стихотворению на двух языках "Бегемоты–толстопузы, как арбузы". Аудитория явно оживилась — автор умеет это делать. А потом он по–актерски выразительно читал отрывки из книги.
— Героя книги Мартиньша я знал с его пяти лет, как и он меня с того времени, — поясняет автор. — Еще в 80–х и начале 90–х мы снимали на лето комнату в поселке Звейниекциемс — наша семья и моя сестра с детьми. И другие дачники–отдыхающие там были. Все они в моей книге под своими именами — девочки Уна, Наташа и моя дочка Аллочка, мальчик Мартиньш. Это все правда — так жили люди, которые понимали друг друга и жили одной семьей, русские и латыши.
Жизнь как она есть
— А написал я эту повесть в начале 2000–х — 12 глав за 12 дней. Шел гулять, обдумывая очередную главу, возвращался домой, садился и писал. Дочка Аллочка тогда еще училась в младших классах и все время ждала продолжения, а потом читала очередную главу.
Большая часть рисунков — это те, что я делал в то время прямо в Звейниекциемсе, в лесу и на берегу моря. В этом поселке сегодня все совсем по–другому — раньше можно было по валунам добежать до маяка в порту, а сейчас это сделать невозможно, все перегорожено. Сейчас там причал, куда свозят лес, который рубят неподалеку, и загружают на суда. И рыбоконсервного завода, который упоминается в книжке, понятно, уже нет.
Когда делал русский вариант, раз пять перечитывал написанное и правил. Может, еще поправлю для будущих допечаток… Из всего, что я до этого времени написал, считаю, это моя лучшая книга. Она наиболее полно отражает жизнь.
…Писатель поделился с юной аудиторией секретами мастерства:
— Какая разница в написании прозы и стихов? Как правило, стихи пишутся в юности — в них эмоции, чувства. Ты идешь по берегу моря, реки, в лес зашел, увидел что–то красивое — и все это служит импульсом для написания стихотворения. Просто сесть за стол, чтобы писать стихи — нонсенс. А прозу обдумывать можно где угодно, но пишешь ты за столом. И багаж нужно некий иметь…
"Пёстрые кадры"
Коренной рижанин Новиков родился в 1947–м, и его сразу же окрестили в Покровском храме. Это было недалеко от дома — родители Володи жили на ул. Цесу. Его папа прекрасно рисовал, но в трудные послевоенные годы нужно было кормить семью, поэтому пошел работать бригадиром маляров и 40 лет трудился на этом месте. Мама была вязальщицей, а впоследствии талантливым дизайнером и законодателем мод по вязаным изделиям.
В детстве будущий писатель мечтал стать танкистом, но все время рисовал. И когда маленькому Вове в руки впервые попал легендарный советский сатирический журнал "Крокодил", заболел карикатурой. Знал наизусть почерк каждого карикатуриста знаменитого журнала. И это действительно были ИМЕНА!
— Если мне давали новый номер "Крокодила", я безошибочно называл фамилию автора той или иной карикатуры или шаржа. Вообще в моей жизни море, карикатура и рисунок очень переплетены, потому что когда я поступил в мореходку, с первого курса стал издавать газету "Пестрые кадры". Но наш командир роты однажды вычитал в каком–то философском журнале, что не нужно критиковать человека, а следует его поощрять и подбадривать, чтобы он стал лучше. И запретил мне делать сатирические портреты наших ребят. А что это за стенгазета без юмора?
И я стал вывешивать стенгазету тайно. Только узнавали, что к нам в учебный корпус идет комроты, тут же снимал. А потом "линия партии" поменялась — наш комроты прочел, что, наоборот, критика важна. И тут же погнал меня делать стенгазету, чтобы участвовать в конкурсе. В годы учебы моя стенгазета занимала первые места по всему Балтийскому бассейну.
На Кубе и в море Лаптевых
— Когда я пошел в море, тоже на всех судах делал стенгазету, помещая туда шаржи на всех — от камбузника до капитана — на танкерах "Абрене", "Озе", "Аусеклис". Новый 1974 год мы встречали с экипажем "Аусеклиса" на Кубе. Вместо елки раздобыли какое–то хвойное растение с мягкими иголками. И я тогда нарисовал шаржи на весь экипаж — 37 человек. Развернул стенгазету во всю стену в столовой. А капитан посвятил юмористические стихи каждому из нас. И среди стенгазет судов наша тоже занимала первые места. Несколько месяцев работали на Кубе — развозили по небольшим кубинским городам — а их было не меньше 30! — топливо. Это было сказочное время!
После Кубы я рассказывал своим маленьким дочкам–двойняшкам о диковинных рыбах, которые водятся там — рыбе–еже, рыбе–мече, белом марлине, акуле, о тропических растениях. Стал писать стихи для них об этой экзотике. Так появились мои первые стихи для детей. Но вообще–то начал баловаться стихотворчеством лет в 15–16.
Ходило наше судно и на севере — в морях Баренцевом, Карском и море Лаптевых. Снабжали топливом ледоколы. Там, в тундре, даже кустика не увидишь на полянках, один мох. Поэтому когда приходили в Польшу, каждое дерево казалось чудом. И я, конечно, делал зарисовки этого "чуда".
Где учился рисовать? В моем детстве еще не было книжек–раскрасок, и мне их делал папа. А я раскрашивал. Потом ходил в студию к интересному художнику и архитектору Моисею Жуховицкому. А в начале 80–х окончил трехгодичные курсы дизайна при Академии художеств, где рисунок нам преподавал наш выдающийся художник Артур Петрович Никитин. Получил диплом художника–конструктора.
Вязаные картины
— В детстве я в храм ходил редко, а в юности стал захаживать. Правда, Христорождественский собор тогда был планетарием. Помню, туда в лекторий приезжал знаменитый политобозреватель Александр Бовин. А в одном из "куполов" у моей мамы в начале 80–х была выставка вязаных изделий для детей, целых 100 штук! — она вязала руками. Готовила экспозицию целый год. Ее модели тогда публиковались в журнале "Ригас модес", она написала книгу "Учитесь вязать". Получила диплом и из Москвы — ее работы были на Всесоюзной выставке. Училась дизайну во время войны — с 15 лет работала на фабрике вязальщицей. Все вязальщицы скрывали секреты мастерства, и нужно было приглядываться к их рукам, чтобы понять, "как это делается". Мама приглядывалась.
В Риге в определенной мере она была законодательницей мод в этой области — вывязывала нового вида модель для детей или взрослых, а потом другие подхватывали идеи, внедряя их в "массовое производство". И многие рижанки щеголяли в моделях, изобретенных мамой. Вязала она и толстые зимние пальто и куртки, и целые ковры с сюжетами русских сказок. У мамы от природы было прекрасное чувство гармонии, цвета, композиции.
А мой папа еще с детства наслаждался запахом олифы, когда мой дед олифил полы. Так и полюбил этот запах на всю жизнь… Он родом из села во Владимирской губернии, где отсчет домов начинался от храма. Дом, где жил мой дед Михей, был третьим от храма. До революции он построил замечательный двухэтажный дом, который стоит до сих пор. В селе не было бездельников — летом сельчане работали на земле, а зимой ехали по России золотить купола. У бабушки родилось семеро сыновей, выросли четверо.
Частушки и пироги
— Вот говорят — мол, если у тебя знатные предки, то весь род успешный. Но у нас тоже очень успешный род! Мой двоюродный брат стал профессором математики Владимирского университета, а дядя — ведущим ученым по гидромелиорации. Учился мой отец в храме Боголюбовского монастыря — его закрыли и устроили там школу, куда он ходил. Все родственники по отцовской линии — степенные, любящие порассуждать, поанализировать. Во Владимирской области считается зазорным прийти и попросить у соседей спички — значит, ты не рачительный хозяин!
А мамины родственники из Псковской области — это сплошные шутники и частушечники. Я все это наблюдал, когда бывал у них. Им не так легко жилось, но они всегда подбадривали и поддерживали друг друга шутками и прибаутками.
Мама как–то приехала в папино село к своей свекрови и напекла пирогов. Пришла соседка, и мама ее, конечно, угостила. А моя бабушка Варвара Григорьевна, когда ушла соседка, поучала: "Ты не угощай соседей! Ты их унижаешь этим — как будто им дома есть нечего". А в Псковской области все наоборот— когда заходишь в избу, тут же достают все, что в доме имеется. Прямо как в поговорке: "Все, что в печи — на стол мечи!" А как псковские общаются! Соседи называют друг друга "доченька", "сыночек", так же и домашних животных величают. Такая разная Россия…
И цирковой акробат
— Я больше 10 лет был мореманом и на берегу чувствовал себя порой неуютно. Но постепенно входил во вкус. Меня тянуло к занятиям карикатурой, хотел продолжить свои литературные опыты. У меня уже было много публикаций и в латвийских, и в московских изданиях. На выходных ездил в Москву, бывал в редакции "Крокодила", знал там всех, всю кухню видел.
У меня было много мест работы, где старался себя проявить. Декоратор в Рижском театре кукол, маляр, художник в газете "Юрмала" и журнале Z?l?te, замначальника пожарной части Ленинского района, на предприятии начальник пожарной службы… И когда Эдуард Успенский писал к моему первому сборнику "Морской поросенок" вступление, он, как всегда, пошутил. Перечислив все мои работы в своем предисловии, приписал циркового акробата, которым я никогда не работал, — мол, если у тебя столько профессий, акробат не помешает.
Как познакомился с автором "Дяди Федора, пса и кота", "Простоквашино" и других культовых детских книг? В 91–м появилась возможность зарегистрировать собственный журнал "Гном". А для него нужны были авторы. В Латвии они "водились" во множестве — одних художников, сотрудничавших с журналом, было больше 30! Будучи редактором, я раздобыл телефон Успенского, встретился с ним, и он стал писать для нашего журнала.
Когда познакомился с Успенским, стал в себя верить. Особенно после того, как он стал публиковать мои рассказы в своем знаменитом журнале "Простоквашино". Туда не так легко было попасть! В те годы у меня там вышло больше 10 рассказов. А потом я ему рассказывал истории, как у нас было в море, какие приключения случались в разных странах, от Русского Севера до Африки. Он сказал — записывай! Книжки с морскими байками уже выходили у меня, и он давал мне советы, как их улучшить.
Толстый Вова
— Успенский многих своих друзей вставлял в свои книжки. Когда вышла его книга "Жаб Жабыч Сковородкин", я ее купил и принес дочке, тогда еще младшей школьнице. И вдруг моя Аллочка кричит из соседней комнаты: "Папа, там о тебе написано!" Одним из героев книги был "толстый мальчик Вова Новиков. Несмотря на свою толстоту, довольно разумный…". Так что я сам стал литературным героем…
Успенский написал мне рекомендацию в Союз российских писателей. А когда к нему приходили гости, говорил, что я его ученик.
"Повариха дальнего плавания"
Первые книги, изданные Новиковым, выходили еще 100–тысячным тиражом — в эпоху кооперативов. А потом много времени отнимал "Гном". После того как журнал закрылся, книги автора пошли печататься как горячие пирожки.
— За "Морским поросенком" одна за другой вышли книжки "Ни гугу", "Разговорчивое море", "Ах, зачем я ее целовал!!!". Последняя вышла в "тройном варианте" — две книги в Москве, одна в Риге. В Москве ее выпустили в сериях "Лучшее для девочек" и "Мальчики и девочки". Редактор издательства АСТ тогда еще заметила, что рассказы в этой книге у меня написаны хорошим русским языком, без сленга, и все добрые, правдивые, им веришь.
В Москве в семи хрестоматиях и антологиях, выпущенных издательством АСТ, есть мои рассказы и стихи — это "Хрестоматии веселых историй", "Школьные истории", сборник "Самые прикольные истории", "Хрестоматия детских садов", "Антология школьных историй".
А есть еще книги с моими рисунками. К примеру, иллюстрировал книжку "Дядя Федор, пес и кот" Эдуарда Успенского, изданную на латышском. Я переводил и издавал книжки Юриса Звиргздиньша, Яниса Балтвилкса, Угиса Межавилкса, Рудолфа Янсонса.
Вышли мои "Невеста для капитана", "Любовь и крем–брюле", "Рассказы штурмана" и StUrmaNa stasti — на двух языках. Вышла и книга на русском и английском — "Однажды", в переводе название Once there was a time. В нее включены рассказы 40 моряков.
Однажды Успенский очень быстро придумал название моей книги, с которым я мучился — о 18–летней девчонке, которая закончила курсы корабельных поваров и стала коком на судне. Успенский моментально выдал: "Повариха дальнего плавания"!
Воспитание таланта
Особая стезя — работа Владимира Новикова с детьми. Он не просто учит их рисованию и литературному творчеству, но и воспитывает — шалуну поручает ответственное дело, кривляке доверяет показывать в лицах рассказ — и тот меняется на глазах!
Клуб по интересам "Рисуем и сочиняем" на несколько лет обосновался в Классической гимназии, а после пять лет при Рижской центральной библиотеке работала новиковская студия "Наш карандаш".
— Успенский, можно сказать, был моим режиссером. Я обычно тщательно готовился к этим "выступлениям", продумывал сценарий, которому следовал. А Эдуард, побывав на одной такой встрече, заметил: "Никогда не пиши сценарий заранее, общайся с детьми как с друзьями, непосредственно. Как ты в компании друзей общаешься — ты же не продумываешь заранее, что сказать. Тогда тебе будет легко. Рисуй прямо при них, смотри на их реакцию и сам тут же отзывайся, реагируй на их слова и реплики, поведение". Я стал так и делать — и наше общение с ребятами действительно каждый раз с тех пор проходит на ура!
Я стараюсь не давить на юного художника, чтобы в нем проявлялся собственный талант — актера, исследователя, шутника. Это было поначалу для меня очень трудно, но, когда удалось, испытал такое счастье!
Эмпатия великих
Новиков замечательно умеет дружить. Наверное, поэтому судьба одарила его дружбой и с народными кумирами, талантливейшими творцами, которых почитал весь Союз — Евгением Леоновым и Роланом Быковым.
— Когда Евгений Павлович Леонов вернулся из Германии после сложной операции на сердце, он проходил реабилитацию в санатории "Яункемери". Там мы и познакомились. Я стал его навещать, говорили, я его рисовал. А однажды пошли на рынок в Каугури, где все торговцы отдавали овощи–фрукты любимому актеру даром. И так повторялось не раз! Позже я приезжал к нему в Москву, привозил дружеские шаржи.
А с Роланом Антоновичем Быковым меня познакомил журнал "Гном". Мы поехали к нему с рижским поэтом Максимом Супрунюком. Быков болел тогда. Когда он увидел наш журнал, восхитился и попросил: "А не можете ли вы делать такой же журнал для нашего Центра детского кино?" Он тогда им руководил. А мы едва справлялись с латвийским "Гномом". Потом подумал, что, может, надо было с Быковым сотрудничать, а свой журнал оставить… Побывал я и в его Центре детского кино и постоянно его рисовал. Однажды он под моим шаржем нарисовал на себя собственный шарж.
Леонов, Успенский, Быков, Рязанов, Вознесенский, которых я знал, — люди удивительные. В них та простота, которая и есть высший пилотаж интеллигентности. Модное ныне слово — "эмпатия". Эти люди обладали эмпатией в высшей степени…
Наталья ЛЕБЕДЕВА.