Ягладила волосатую грудь моего соседа по комнате, и меня вдруг поразило, что секса с мужчиной у меня не было года три. С той поры, как я влюбилась в подружку во время путешествия по Европе и поняла, что вообще-то мне нравятся женщины, прошло уже немало времени. Даже когда те отношения прекратились, я стала болтаться по лесбийским барам, продолжала встречаться с женщинами и даже призналась в своей ориентации маме. Я считала, что с гетеросексуальными романами в моей жизни покончено. Но сейчас настали другие времена. В эпоху пандемии возможно всё. Я подняла руки, и он стянул с меня свитер через голову. Меня обуяла удивительно сильная страсть.
В мою бруклинскую квартиру я въехала год назад. На отдельные неудобства — шаткие перила, облупившаяся краска на стене, пятна плесени на потолке в ванной — я закрыла глаза ради дешевизны и уединенности, это большая роскошь. Одна спальня была втрое больше гостиной в моих прошлых съемных квартирах, а соседей по квартире я, считай, вовсе не видела. Нас, жильцов, было трое (на всех одна кухня и две ванных), но виделись мы где-то пару раз в месяц. В Нью-Йорке легко жить с незнакомцами под одной крышей: все живут своей жизнью и ничего не знают ни друг о друге, ни даже о собственном доме. Какое-то время мне это даже нравилось.
Но когда вспышка коронавируса обрушилась на город со всей тяжестью, я запаниковала. Что, если мы застрянет в карантине на несколько месяцев? Мы так и будем сидеть каждый у себя, и некогда приятное затворничество превратится в кошмар? Что, если кто-нибудь из нас заболеет? Мне 28, и моей жизни вирус по идее не угрожает, но у меня астма, и когда вокруг никого нет, мне немного боязно. Поэтому я написала соседу по квартире и предложила посидеть в гостиной и немного выпить.
Я пришла как была — в заляпанных спортивных штанах, а немытые волосы заколола заколкой. Я уже выпила два бокала вина: лента новостей разрывалась от сообщений, что все рестораны в городе велено закрыть, а число погибших в Италии растет. Ситуация меняется каждый час, — все становится только хуже. Я едва держалась, чтобы не поддаться страху и сумятице.
Он явился с бутылкой вина и улыбкой на лице. Мы сели на противоположных концах дивана и вывалили друг другу свои тревоги насчет пандемии. Почему я никогда раньше не замечала его вьющихся волос? А слегка миндалевидных глаз? После бутылки вина наши ноги случайно коснулись. Я отдернулась. Мы выпили еще бутылку. Я чувствовала на себе его взгляд, но сама глаза отводила. Он взял меня за руку и тихо спросил, можно ли меня поцеловать.
На долю секунду я задумалась, не обидит ли он меня, если я скажу «нет». Но это беспокойство тут же затмилось желанием — жаждой прикосновений и спонтанной близости, когда все шансы, казалось, таяли на глазах. Поцеловавшись, я уже не могла остановиться. Страха, который я всегда чувствовала с мужчинами, не было. На меня никто не давил, и не надо было делать вид, что мне приятно. Я хотела его. Всерьез.
Когда он вернулся к себе, я прыгнула в душ. Что бы это ни значило для моей ориентации — кто, я теперь, би? И я, что, снова предаюсь романтическим фантазиям юности?— я не могла не улыбнуться от перспективы карантинной интрижки. Но на следующий день он мне не написал и даже не вышел из своей комнаты, и я разволновалась. Мы что, снова станем незнакомцами? Телефон молчал, и с каждым часом я чувствовала себя все большей дурой, что вообразила себе, будто у нас могут быть отношения.
Часов в пять он, наконец, написал, предложил посидеть. Мы снова выпили. Много разговаривали. Сквозь туман моих фантазий до меня дошло, что романтика конца света его не интересует, — или он на такое не способен эмоционально, — но тусоваться и заниматься со мной любовью по ночам он не прочь. Я задумалась. Устроит ли меня просто секс с соседом по квартире без каких бы то ни было отношений? И что будет с тягой к мужчинам, которую он во мне пробудил, уже после изоляции, на свежем воздухе, — не покажется ли она фальшивкой? Я так ничего и не решила — ни про будущее, ни про прямо сейчас. А потом он погладил меня по ноге.