Этот сюжет – редкий гость на театральной сцене. Автор поднимает в этой щемящей повести, изданной в 1911 году, которую сам называл «романом», тему «маленького человека». И выписывает образ официанта фешенебельного ресторана Якова Скороходова настолько глубоко, что Кнут Гамсун назвал повесть «гениальной», а Томас Манн, выдвигая Шмелева на Нобелевскую премию за его «Солнце мертвых» в 1931-1932 годах, в числе заслуг писателя назвал и авторство «Человека из ресторана».
Един в трех лицах
Режиссер-постановщик, переложивший прозу в драматургию, и единственный актер моноспектакля, идущего в Малом зале театра, – Вадим Гроссман. Лаконичными выразительными средствами, представляя остальных многочисленных героев в виде «голосов», звучащих по ходу действа, «един в трех лицах» автор спектакля трогательно раскрывает душу маленького человека – тонкого, несмотря на всю свою простоту, по-житейски мудрого, не роняющего достоинства, несмотря на «должность», заботливого, всепонимающего, трудягу, искренне верующего. Обрисовывает эпоху, место действа, характеры...
Умный и тонкий, глубоко чувствующий и опытный актер Гроссман несколькими штрихами в размещении декораций молниеносно меняет место действия и настроение мизансцены. Роскошь знаменитейшего с XIX века ресторана «Прага» создается стилизованными люстрой и зеркалами. Все это надо видеть, а главное – слушать сочный, но непростой шмелевский язык. Хотя, понятно, вся повесть не могла уместиться в полуторачасовой моноспектакль.
Что же подтолкнуло Вадима Гроссмана взять в работу такой сложный материал?..
– Это прекрасное произведение с прекрасным воплощением темы маленького человека. Как сказал Корней Чуковский, это как бы квинтэссенция темы, начиная с Пушкина и заканчивая Шмелевым.
Настолько хорошо и талантливо прописан персонаж, что сами официанты особо отреагировали на эту книгу. Меня поразил факт – когда сам Шмелев голодал во время Гражданской войны в Крыму, официанты его кормили, узнав, что он автор этой книги. И как самый большой гонорар, который он получил, – буханка хлеба из рук официантов, когда ничего нельзя было достать. И «Солнце мертвых» описывает именно эти времена, это очень страшная книга. И Томас Манн сказал: «Если у вас есть нервы, не сможете ее читать». Она говорит о таких страшных вещах – во что превращаются люди, когда происходят такие события.
«История циклична, она повторяется. Что сегодня у нас за окном? Несмотря ни на что, человечность спасала людей тогда и, наверное, спасет и сейчас. Человек способен к состраданию. Если лишний раз вспомнить об этом, можно решить очень многое».
Если взглянуть за окно и посмотреть на то, что делается, то единственное, как можно повлиять на ситуацию – это хорошо делать то, что я могу. Еще раз напомнить людям, что мы люди, никогда не лишне. И просто такой материал должен звучать и быть реализован на сцене.
Эта книга написана от первого лица, язык очень трудный, профессиональный. Сам персонаж не очень образованный, речь может быть где-то и безграмотная, но очень вкусная, и многие слова просто тянут на какие-то открытия лично для меня. И мне нравится, что зритель молчит и вкушает. И это такая умная тишина...
Театр ведь не только развлекает, а еще и лечит душу. И мне кажется, что пройти мимо такого материала невозможно. Поэтому родилась эта идея, благо времени было побольше – мы все тогда сидели по домам.
Решил попробовать себя в качестве драматурга. Когда ты в трех ипостасях выступаешь, это очень ответственно. Но надо пробовать и не бояться, и спасибо нашему худруку Сергею Анатольевичу Голомазову. У нас в театре приветствуются самостоятельные работы. Мы сами кузнецы собственного счастья. И если ты хочешь что-то пробовать, пробуй. Он поверил в эту идею, в этот материал, он ему очень понравился.
Сопротивление материала
– Наш театр носит имя Михаила Чехова, который сыграл Скороходова в фильме Якова Протазанова, в 1927 году. И пройти мимо такого материала, такого писателя, православного автора, просто грешно. Мне кажется, это первая книга, с которой Шмелев взлетел как писатель, которая его сопровождала всю жизнь и спасала. Писатель с трагической судьбой, потерявший сына во время Гражданской войны, имеющий очень большой счет к стране Советов, которого обвиняли, что он приветствовал Гитлера...
– Но это раньше обвиняли, а потом зачитывались...
– Пройдя такой трагический путь, человек имел право на свое отношение. Но я всегда привык разделять человека и художника в нем. Думаю, что он прожил счастливую жизнь, несмотря на все трагедии, которые с ним происходили. И так случилось, что о нем заговорили только в 90-х. Поэтому мы обязаны этого писателя представлять на сцене. Хотя, конечно, материал сопротивляется сценическому пространству.
– И как вам удалось переложить это повествование в пьесу?
– Наверное, мне показалось, что интересно посмотреть на маленького человека с точки зрения его нутра. У нас моноспектакль – это такой разговор по душам со зрителем. У меня все начинается с падения Скороходова – он споткнулся, и все над ним смеются. Вообще все это происходит в его воспоминаниях, когда маленький человек становится лишним в этом мире, в машине, которая его вытесняет с корабля жизни. И он отчаянно цепляется за эту жизнь, доказывает, что еще может. Там есть такой текст – «я еще могу шмыгать и потрафлять».
Этот рассказ о своей истории, которой он делится со зрителем – что обязательно все получится, если ты веришь в человеческое добро, в человечность.
Судьба очень много его искушает. Вроде как все мы хотим счастья, чтобы у нас у всех был свой собственный домик, какой-то свой уголок. Он начинает копить деньги для этого. Так случается, что он находит оброненной под столом большую сумму денег, но возвращает ее. Потому что голос совести сказал ему, что брать этого не надо.
Мне нравится, что некоторые зрители, делясь впечатлениями, честно говорят, что, мол, я бы так не поступил. А я не знаю, как бы я поступил в этой ситуации. Если бы так произошло и мне очень, очень нужны были деньги. Смог бы я вернуть? Не знаю.
Некоторые скажут, что этого не бывает. Бывает! Иначе просто невозможно. Мне кажется, что это момент проверки, когда ты можешь поступить так или иначе, он интересен для зрителя. И драматургия построена так, что зритель следит за его взаимоотношениями с детьми, взглядами на жизнь, на каждого сильного мира сего – посетителя его заведения.
Что такое ресторан? Мы приходим туда праздновать самые яркие моменты нашей жизни – дни рождения, свадьбы, получение диплома. Прототипом этого ресторана неслучайно стала «Прага», где многие известные писатели, поэты и театральные деятели отмечали яркие события своей жизни.
Вихри революции
– Эта книга сложной структуры – сюжет начинается, потом прерывается, потом возвращается к началу. Такой, знаете, личный дневник. И объединять это было достаточно сложно.
Поэтому очень благодарен своей команде. Я один на сцене, но если начнешь перечислять, кто участвовал в создании спектакля... видишь, что в последнем ряду сидят декораторы, осветители, монтировщики. Звучат голоса коллег. Ты понимаешь, что не один. И это чувство тебя окрыляет как исполнителя.
– Вы придумали ход с «голосами»...
– Мне показалось, что он такой немножко сумасшедший, но если честно признаться, каждый с собой хоть раз в жизни беседовал. Когда нужно принять очень важное решение, мы естественно обращаемся к самому себе, анализируем ситуацию, разговариваем с собой, моделируем поведение. Все это существует в нашей голове. Спектакль начинается с голосов – с атмосферы ресторана, – и на протяжении всего спектакля они звучат. Это некая визитная карточка от тех персонажей, которые возникают по ходу рассказа. И потом, когда мы рассказываем, пусть даже анекдот, мы же проигрываем ситуацию.
– Вы не обыгрываете революционную тему. В третьем варианте повести, одобренном Горьким, не только сын Скороходова, но и он сам оказывается – пусть и невольно – вовлеченным в революционную деятельность...
– На эту тему только то, что с сыном Скороходова Колей происходит – арест, суд, побег. Яков же косвенно был вовлечен в эту историю – его сына арестовали по подозрению, что он был связан с революционерами. Тот бежал из-под следствия.
Нельзя было в том повествовании обойтись без этого, потому что время диктовало, – все, машина уже покатилась. И через эти жернова прошло все то поколение. В этой огромной стране – Российской империи – поменялось все, мир поменялся. Так что обойти это нельзя было никак.
История циклична, она повторяется. Что сегодня у нас за окном? Несмотря ни на что, человечность спасала людей тогда и, наверное, спасет и сейчас. Если ты способен сдержать свои эмоции – конечно, когда идет война и пролилась кровь, эмоции сдержать трудно, – тогда вступают в силу какие-то другие моменты – но человек способен к состраданию. Если лишний раз вспомнить об этом, можно решить очень многое.
– Сам Иван Сергеевич тоже ведь отдал дань революционным вихрям, но потом, конечно, одумался...
– Конечно, все новое захватывает, оно куда-то ведет. Самое страшное во всем этом, что с такими благими идеями, под такими лозунгами, основанными даже на библейских заповедях, в результате человечество пришло к каким-то страшным реалиям. В этом-то и есть парадокс сегодняшнего времени. Где она, правда? Поэтому я склонен напомнить всем нам, что не надо рубить с плеча, надо семь раз подумать и один раз отрезать, если уже резать. А может, и не надо резать.
«Жить можно» – великая формула
– Скороходов преодолевает свою гордыню – возвращается на работу, откуда его выгнали. Гордыня – смертный грех...
– Да, когда его выгнали и он стал «приходящим» официантом, сам говорил, что «не так это почетно, и это делать немного труднее, но жить можно». Конечно, человек ко всему привыкает, но все-таки, как он говорит – «наверное, мне возмездие и причтется». Этот маленький человечек все же оптимистично глядит в будущее, несмотря на то что с ним произошло очень много трагичного.
– У того же Кнута Гамсуна, который тоже писал о маленьком человеке, он какой-то с перевернутым, что ли, сознанием, и этой русской черты – сострадания – в нем не найти. Есть какие-то темные страсти, порой беспредельные, но без уравновешивающего их благодатного начала, без надежды, как, скажем, у Достоевского.
– Разумеется, русский человек отличается от западноевропейского своим сознанием. В силу огромных территорий, огромных духовных пространств – да, это отличие есть. Но, с другой стороны, наверное, русский человек лишний раз не будет этим кичиться. Ему это не надо доказывать – это есть и все. Понятие широкой русской души существует. Это не теорема, ее доказывать не нужно. Есть и есть. Аксиома.
Другое дело, нужно вспомнить, что все мы люди. Иначе можно дойти до многих каких-то недопустимых вещей – как с одной стороны, так и с другой.
«Нужно вспомнить, что все мы люди. Иначе можно дойти до многих каких-то недопустимых вещей – как с одной стороны, так и с другой».
Случилось то, что случилось, но это же не повод запрещать русскую литературу, сносить памятники и т. п. И наоборот, другой стороне радикализоваться. Это опаснейшая вещь, когда ты заостряешь свое внимание на каком-то конкретном прилагательном: русский – нерусский.
Меня всегда учили, что в названии есть смысл. Если в названии повести стоит слово «человек» – а там есть такой текст, что этим словом сильные мира сего подзывают официанта, – то в этом и есть смысл того, чем произведение это гениально. Оставаться человеком. Поэтому пройти мимо такого материала очень сложно, и я испытываю большую радость, удовольствие, когда, посмотрев спектакль, кто-то говорит: «Пойду почитаю Шмелева». Значит, это не зря.
Поезд жизни
– Шмелеву не понравился протазановский фильм по повести, где играл Михаил Чехов...
– Ответ на поверхности: у Шмелева главное – слово, а немой фильм не может похвастаться этим выразительным средством. Там все в картинке. Кино на том этапе только развивалось как искусство, и мне кажется, там были другие цели. И сценарий другой – там показано время Первой мировой войны, Колюшка там погибает и такого персонажа практически нет. Одна из версий, почему жена Скороходова уходит в мир иной.
Там была попытка показать, почему машина времени – это поезд, который давит всех, в том числе маленького человека, который пытается как-то в этой жизни существовать.
И потом, в фильме очень ярко показана жизнь ресторана. Это тоже какой-то богатый исторический пласт, который, слава Богу, сохранился, и возможность увидеть Михаила Чехова. Как выглядели рестораны? Они не очень отличаются от тех, что есть сейчас. Это тоже заставляет задуматься, почему? В плане гастрономическом человек не меняется. И профессия, которая пришла к тому варианту, который видим сейчас, никуда не девается, приемы все те же самые, даже форма одежды не поменялась. Поэтому это еще одна из причин, почему мне показалось, что эта вещь очень современная.