Латвию можно сравнить с Зимбабве — умираем ударными темпами

В 2004-м с расширением Евросоюза на юг и восток в объединении европейских стран появился новый лидер по уровню смертности — Латвия. В 2007-м мы уступили пальму первенства, но не потому что добились больших успехов, а потому что в ЕС вступила Болгария. С тех пор эта страна неизменно занимает первое место по числу умерших в пересчете на 1 000 человек (собственно, это и есть смертность, а не общее число покойников). Ну а мы вторые, и за десять лет здесь ничего не изменилось.

При этом сам показатель смертности в Латвии с начала 1990-х, на первый взгляд, особо не изменился и даже вырос. Можно сделать вывод, что жизнь в стране как была не сахар двадцать с лишним лет назад, так и осталась и даже стала тяжелее.

Но прежде чем идти дальше, вот вам простенькая задачка:

ПО ДАННЫМ ВСЕМИРНОГО БАНКА, В 2016 ГОДУ В СТРАНЕ А СМЕРТНОСТЬ БЫЛА 11,2 НА 1000 ЖИТЕЛЕЙ, В СТРАНЕ Б — 9,2, В СТРАНЕ В — 8,07. ПРЕДПОЧТЕТЕ ЛИ ВЫ ЖИТЬ В СТРАНЕ В, РАЗ СМЕРТНОСТЬ ТАМ НИЖЕ?

Вряд ли: страна А — Германия, страна Б — Швеция, страна В — Зимбабве.

Почему так выходит и почему демографы не очень любят этот общий коэффициент смертности?

Потому что он сильно зависит не только от уровня благосостояния в стране, но и от возрастной структуры. Понятно, что с определенного возраста чем старше человек, тем выше вероятность, что он рано или поздно умрет. Поэтому можно ожидать, что в странах, где доля пожилого населения достаточно высока, общий уровень смертности тоже будет выше, чем в странах с более молодым населением.

При этом, как бы странно или цинично это ни звучало, в статистике смертности при желании можно найти свидетельства того, что жизнь в Латвии налаживается — пусть и не так быстро, как всем хотелось бы.

Например, возрастные коэффициенты смертности (т.е. скорость, с которой люди умирают в определенной группе) снизились практически во всех возрастных группах. Во многих на 25% и более, если вести отсчет с 2004-го, а по сравнению с 1990-и разница еще больше.

Или вот младенческая смертность: в 1991 году 545 умерших младенцев, в позапрошлом году — 86. В относительных же показателях (в пересчете на 1 000 живых родившихся) снижение за то же время — с 15,7 до 3,7 — 4,1. Никогда прежде в истории Латвии — что советской, что независимой — этот показатель не был столь низким. И это уже довольно явно говорит о росте качества жизни в стране — или, по крайней мере, о технологической оснащенности местной медицины.

Еще один важный показатель — ожидаемая продолжительность жизни новорожденных: по данным Всемирной организации здравоохранения родившийся в 2000 году латвиец мог прожить 70,3 года, в 2004-м — когда мы вступали в ЕС — 71,2, а в 2016-м — уже 75 лет. Для 60-летних латвийцев ВОЗ в 2000-м прогнозировал 18,5 лет жизни, в 2016-м — 20,7.

«Если мы посмотрим на причины смерти, на структуру смертности, то в 1990-х очень большой вклад внесли так называемые внешние причины: очень сильно выросло и число самоубийств, и отравления алкоголем, убийства.

ЛАТВИЯ БЫЛА ОДНОЙ ИЗ НЕМНОГИХ СТРАН ЕВРОПЫ, ГДЕ В КАКОЙ-ТО МОМЕНТ ВНЕШНИЕ ПРИЧИНЫ ЗАНИМАЛИ ВТОРОЕ МЕСТО СРЕДИ ПРИЧИН СМЕРТНОСТИ, В ТО ВРЕМЯ КАК В МИРЕ ОНИ ОБЫЧНО ЗАНИМАЮТ ТРЕТЬЕ ИЛИ ЧЕТВЕРТОЕ МЕСТО.

Сейчас-то структура у нас куда более „цивилизованная“: на первом месте с большим отрывом — сердечно-сосудистые заболевания (инсульты, инфаркты), на втором, как и во всем развитом мире, онкология и на третьем — внешние причины», — говорит руководитель кафедры общественного здоровья и эпидемиологии Университета им Страдиня Гирт Бригис.

Это подтверждает статистика Центра профилактики и контроля заболеваний (SPKC), в базе данных которого можно найти подробные сведения о смертности и недугах латвийцев с 1989 года. Из нее следует, что в первой половине 1990-х (т.е. в период глубочайшего экономического кризиса, возникшего во многом из-за слишком быстрого и неподготовленного перехода к рыночной экономике) внешние факторы были ответственны за 12 — 14% смертей, сейчас — около 6%.

Абсолютные показатели здесь могут быть более говорящими. К примеру, в первой половине 1990-х в авариях гибли в среднем 600-700 человек в год, в 2017-м — 136, при том, что зарегистрированных легковых, грузовых автомобилей и автобусов за это время стало больше в 1,7 раза.

А помимо этого люди тонут, неудачно падают, получают отравления, замерзают насмерть и специально или случайно находят много других способов расстаться с жизнью. И если в начале 1990-х общее число латвийцев, умерших не вполне естественным способом, колебалось в пределах 4-6 тыс. человек в год, то в последние несколько лет их не более 1,7 тысячи. Что, конечно, на фоне более состоятельных стран ЕС все равно много, но не заметить разницу невозможно. И списать ее на одно уменьшение самого числа латвийцев (раз нас меньше, то, соответственно, и меньше вероятность, что кто-то заплывет за буйки или перейдет дорогу на красный) тоже невозможно: сократилось не только число смертей от внешних воздействий, но и их доля в структуре.

Вот где нет никаких существенных улучшений, — это смерть от новообразований, т.е. от различных видов рака и других опухолей. Если в начале 1990-х онкологические заболевания были ответственны за 16-17% смертей или за 5,5 — 5,6 тыс умерших в год, то сейчас их доля выросла до 21,6% случаев, а в абсолютных показателях — до 6 — 6,2 тыс смертей.

Но и эти цифры, по словам Гирта Бригиса, несут в себе определенный позитивный заряд: по крайней мере часть этого роста объясняется улучшением диагностики.

Конечно, все сказанное выше не отменяет того факта, что в Евросоюзе (все-таки мы хотим сравнивать себя с Германией и Швецией, а не с Зимбабве) Латвия по-прежнему одна из худших по множеству показателей.

Так, несмотря на все успехи в борьбе за безопасность дорожного движения мы по показателю стандартизированной по возрасту смертности из-за ДТП в 2015 году (более поздних данных Eurostat пока не предлагет) уступали только Румынии, из-за заболеваний сердечно-сосудистой системы — входили в топ-5, из-за онкологических заболеваний — в топ-10. (Тут, правда, надо отметить, что смертность из-за заболеваний дыхательных путей в Латвии — одна из самых низких в ЕС).

По упомянутой ожидаемой продолжительности жизни новорожденных мы все еще среди европейских аутсайдеров. Хотя по скорости ее роста с 2004-го по 2016-й включительно Латвия с 5,3% на втором месте и уступает только Эстонии.

Тут может возникнуть желание обвинить в неэффективности местную систему здравоохранения: работает плохо, вот и умираем ударными темпами.

Однако, говорит заместитель директора Национальной службы здоровья Эдгар Лабсвирс, это не совсем так. Он показывает слайд из презентации, которую доктор Тамаш Эвитовитц, представитель Всемирной организации здравоохранения недавно представил на заседании бюджетно-финансовой комиссии и комиссии по социальным делам нашего Сейма. На слайде показана зависимость между способностью системы здравоохранения предотвратить или существенно отложить число смертей от ряда заболеваний и расходами на нее. Наибольший неиспользованный потенциал — у Латвии, Болгарии и Румынии, наименьший — у Люксембурга с Нидерландами.

Кирилл Резник-Мартов