В 2011 году в Риге началось объединение и укрупнение школ. Одним из таких союзов является 40—я средняя — тогда к ней была присоединена 23—я, в народе называемая Ломоносовской. По иронии судьбы, в здании исконно латышской школы (довоенной женской гимназии, основанной еще Атисом Кениньшем) объединились две русские, которые трепетно берегут как свое, так и латышское наследие...
Роковая пестрота
Так как же начиналась история той самой Ломоносовки? Это было самое первое русское учебное заведение в Риге, ведущее свою историю от образованной в 1868 году женской Александровской гимназии. Во время Первой мировой войны гимназия была эвакуирована в Геническ Таврической губернии, откуда впоследствии уже не вернулась. В 1919—м учебное заведение пережило свое перерождение, теперь уже под названием Рижской городской русской средней школы.
Изначально школа помещалась в здании, специально построенном для нужд гимназии архитектором Янисом Бауманисом — ныне Институт математики и информатики Латвийского университета на бульваре Райниса, 29. В первый год своего существования, несмотря на слово «русская» в официальном названии, в школе насчитывалось только пять русских абитуриентов, и только половина учителей были русскими; еще 35% педагогического состава были немцами, остальные — латышами, поляками, французами. Всего в школе обучались дети восемнадцати национальностей! Кроме русских, были и малоросы, белорусы, поляки, чехи, латыши, литовцы, эсты, итальянцы, немцы, евреи, осетины, турки...
По словам Г. И. Тупицына, одного из учителей, посвятивших себя служению школе, именно «пестрота национального состава чуть не сыграла роковую роль для школы: кому—то нужно было обвинить учебное заведение в насильной русификации населения»...
Ни на волос меньше
Обвинения в проведении политики русификации были не единственной проблемой на пути становления Русской средней школы: уже с самого начала городская дума, не признав учебное заведение правомерным преемником Ломоносовской гимназии, отказала ему в занимаемом помещении. Под угрозой оказалось и финансирование школы из городской казны, даже несмотря на то, что, согласно демократической конституции ЛР, «все граждане Латвии, вне зависимости от происхождения, национальности и вероисповедования, пользуются одинаковыми правами», и, соответственно, финансирование национальных школ производится пропорционально процентному отношению нацменьшинства.
«Нет спора — город переживает тяжелый финансовый кризис, но русское общество не может и не вправе мириться с тем, что городские финансы поправились за счет именно русской школы и русского населения, — писал в своей статье на тот момент директор русской гимназии А. П. Моссаковский. — Мы не добиваемся никаких льгот и преимуществ... Ни на волос больше, но и ни на волос меньше, чем другим».
Помимо принятого в 1924 году циркуляра Министерства образования о сокращении числа так называемых учителей—иностранцев, не имевших латвийского гражданства (а на тот момент в школе работало много талантливых преподавателей, эмигрировавших из России), были и другие попытки подчинить школу интересам националистически настроенных политиков. В начале 30—х годов министр образования А. Кениньш предложил, чтобы языком преподавания во всех средних школах, содержащихся за счет государства, стал латышский. Министр не исключал наличие частных школ с преподаванием на языке нацменьшинств, но, по его мнению, в случае реализации предлагаемой им политики «рухнет стена, разделяющая коренную нацию и меньшинства».
Неприкаянная школа
Именно в такое неспокойное для Рижской городской русской гимназии время ее директором Адриан Павлович Моссаковский — человек, чье имя связано с историей школы на протяжении всего ее существования вплоть до закрытия в 1935 году.
Городская дума добилась своего: здание, бывшее домом для гимназии, было продано за миллион латов, а действующую школу распорядились перевести в помещение 3—й латышской гимназии на улице Валдемара, 2, в вечернюю смену. Новый дом встретил учеников и учителей, мягко говоря, холодно: «в свою громадную учительскую не пустили, а отвели клетушку, где учителя с трудом помещались даже в перемену»; часть учебных пособий также ютилась в этой маленькой комнатке, и лишь часть оставшихся разрешили выставить в коридор. Классы для проведения уроков были предоставлены хорошие за неимением других, а в школьный сад юных ломоносовцев не пускали, чтобы те во время игр не навредили цветочным грядкам.
Спустя 2 года Ломоносовская гимназия вновь была переведена в другое здание — на этот раз она делила дом вместе с 2—й гимназией, и тоже в вечернюю смену.
«Тут нас ждало приятное разочарование: нас дружелюбно приняли и учителя 2—й гимназии, и администрация, особенно инспектор Озолинь, — рассказывает в своем обращении к ломоносовцам Г. И. Тупицин. — Он не только не гнал наших учеников, толпившихся у дверей его физического кабинета, но даже зазывал их смотреть опыты».
Таким образом, Ломоносовская гимназия меняла свое «место прописки» каждые два года до тех пор, пока не обзавелась своим зданием в 1928 году. Школу перевели в помещение бывшей табачной фабрики на улице Акас, 10, где она просуществовала до своего закрытия и преобразования в Рижскую правительственную русскую гимназию.
«По обычаю, не нами установленному, мы вынуждены каждые два года встречать родительское собрание в новом здании», — приветствовал собравшихся А. П. Моссаковский на открытии родительского собрания в новом здании.
Светлый образ педагога
Очень многим, а именно: своим особым «ломоносовским духом» гимназия обязана своему бессменному директору Адриану Павловичу Моссаковскому, который служил школе словом и делом на протяжении 8 лет. Г. И. Тупицын вспоминал: «В нем сошлись все лучи, которыми должен быть освещен путь настоящего педагога: умный, разносторонний, интересный во всякой беседе, добрый, сдержанный, воспитанный, внимательный ко всем ученикам и сослуживцам, зараз прямой и деликатный...». Моссаковского сравнивали и с учителем Александром Петровичем из 2—го тома «Мертвых душ» Гоголя, и с Пугачевым из «Капитанской дочки» Пушкина — и все заслуженно: Адриан Павлович был для современников тем «светлым образом истинного педагога», которому «свойственно было находить всегда извиняющие обстоятельства, чтобы выручить человека из беды».
Чуткость директора проявлялась в его отношении к школьной жизни: каждый день, и иногда не один раз, он обходил все здание гимназии. «Аще взыду на небо (в рисовальный класс) — ты тамоеси. И аще сниду во ад (в столовую) — ты тамоеси», — говорили о нем сослуживцы.
Моссаковский считал, что школа должна быть вторым домом ученика — в одной из своих речей он процитировал абитуриентам то место из Гоголя, где Акакий Акакиевич уже надел новую шинель и расплатился за нее, а портной еще долго смотрел ему вслед. Адриан Павлович тем самым подчеркнул, что ему небезразлично, как на выпускниках будет «сидеть» ломоносовская шинель.
Могучее ломоносовское племя!
Вслед за своим директором ломоносовцы тоже являлись разносторонними и энергичными личностями — одних ученических кружков было 14: литературный, шахматный, исторический, санитарный. Был свой ученический журнал, хор, оркестр струнных, духовых инструментов. Был и драматический кружок, выступавший и в школе, и на сцене театра.
«Учиться было трудно, но зато большой процент абитуриентов попал в школы высшие, а теперь Ломоносовка может гордиться целой армией полезных общественных деятелей на поприще и науки, и искусства, и хозяйственном», — писал Г. И. Тупицын.
За все 16 лет существования Ломоносовка выдала 831 аттестат и свидетельство абитуриентам, т. е. каждый год из гимназии выпускалось 52 готовых к суровой взрослой жизни «оперенных птенца». Из них следовало три пятых гимназистов и две пятых реалистов, три четверти мальчиков и одна четверть девочек.
«Приходят новые взамен ушедшим...»
Рижская городская русская гимназия была для Адриана Павловича Моссаковского сердцем и душой в буквальном смысле этого слова: после ее закрытия директор ушел в отставку, после чего спустя несколько месяцев его настигла болезнь сердца и расстройство нервов. Но и в это тяжелое время ломоносовцы не оставили своего горячо любимого наставника — они активно посещали его, интересовались его состоянием. Увы, оно не улучшалось.
"Весной этого (1939—го) года А. П. Моссаковский был помещен в больницу, он совершенно лишился сна и не спал с января месяца, постепенно угасая. Вчера утром (27 июня) недуг завершил свое дело — Адриана Павловича не стало«,— писала в своей статье журналистка Кира Верховская.
А. П. Моссаковский был человеком своего времени, именно таких — разносторонних, целеустремленных и верных своим идеям до последнего вздоха — воспитал вызов, который судьба бросала как русскому обществу, так и всем жителям новостроящейся Латвийской республики.
«Лишь здесь, средь этих школьных стен, мы все живем одной семьею...
...ничто духовного родства не уничтожит между нами...» — эти строки из школьного гимна как нельзя лучше характеризуют атмосферу Ломоносовки в пору руководства Адриана Павловича, и современным директорам есть на кого равняться...
Майя КЛЯЙН.
P.S. Благодарим рижского историка Татьяну Фейгмане за помощь в подготовке материала и предоставленные фотографии.