— Вы уже не первый раз в России, в Москве. Изменились за эти годы атмосфера, люди, город?
— Во время моего последнего визита было очень холодно, а сейчас небо голубое, можно прогуливаться просто в рубашке. Это позитивное изменение (смеется).
— У вас есть время, чтобы пообщаться с московскими знакомыми, сходить в любимые клубы и рестораны?
— Надеюсь на это, конечно.
— Есть любимые русские слова?
— «Привет», «хорошо», «давай». Вот, к сожалению, все, что я знаю.
— Сложный язык?
— Да-да, очень сложный, но и очень красивый. Мне нравится его мелодичность. Я сожалею, что не говорю по-русски, потому что хотел бы прочитать Пушкина в оригинале. Мне говорят, что французский перевод хороший, но, конечно, в оригинале было бы интереснее.2 из 3
— Кто, на ваш взгляд, умеет лучше веселиться — французы или русские?
— Мы достаточно близки — обе нации любят литературу, повеселиться. И у нас есть определенный такой цинизм, чувство иронии, которое нас объединяет. Также нас объединяет некий фатализм. Но сейчас русские веселятся больше, чем французы.
— Почему?
— Не знаю. Мне кажется, французы не очень счастливы сейчас, больше обижаются, жалуются, дуются. Русские, может быть, тоже не очень счастливы, но они как-то умеют вечеринкой заглушать это несчастье, а французы им просто раздавлены.
— Во всей Европе, и во Франции тоже, теперь много эмигрантов из Африки, с Ближнего Востока. Я знаю, что многие французы недовольны этим. Как вы к этому относитеcь?
— Я считаю, что нам нужно обогащаться за счет этой миграции. Из-за глобального потепления народы будут перемещаться все больше и больше, и мы не можем это остановить, поэтому вместо того, чтобы рассматривать это как негатив, нужно отнестись к этому как к возможности межкультурного обогащения. Нужно видеть радужную сторону вещей.
— Совсем недавно весь мир наблюдал за горящим Нотр-Дамом. Я лично плакала, когда видела эти кадры, потому что Париж — один из моих любимых городов. Как вы восприняли эту трагедию?
— Я был в тот момент в Париже, ехал в такси, увидел дым, вышел и вместе с тысячами других горожан наблюдал за пожаром. Люди плакали, но не от грусти, а от страха — огонь был настолько сильным, что все думали: здание не выдержит. И то, что сейчас Нотр-Дам стоит, — это чудо. По телевизору не было слышно шума, но когда стела рухнула, был просто грохот. И кроме того: через телевизор, конечно, не почувствуешь запах, а весь Париж был пронизан черным дымом с ужасным запахом. Нам еще очень повезло, потому что сохранились все средневековые витражи. Сейчас уже, наверное, нет мастеров, которые могли бы их сделать.
— У вас не возникла идея написать произведение, связанное с Нотр-Дамом, может быть, какую-то новую историю любви?
— Я действительно сейчас пишу книгу о Париже. Она выйдет в январе. И там есть история, связанная с Нотр-Дамом. Проблема в том, что собор ассоциируется с Виктором Гюго, и я не посмею никогда соперничать с этим гением XIX века.
— Нотр-Дам — это сердце Парижа, один из его символов. А что для вас символ Москвы?
— Храм Василия Блаженного, Красная площадь, Кремль, конечно. Что-нибудь оригинальное тоже все-таки назову. А! Дом Булгакова. Я в этом музее был, и там действительно живет кот по имени Бегемот с желтыми глазами. Вот это и есть лично для меня символ Москвы.
— Вы известный во всем мире ловелас. Интересно, как вы относитесь ко всем этим секс-скандалам, о которых так много пишут и говорят в мире?
— Я думаю, что, с одной стороны, поцеловать женщину теперь более рискованно, это требует больше мужества. И вообще, знакомиться, встречаться — уже риск. Но, с другой стороны, это добавляет романтизма: женщина стала более недоступной. Это увеличивает ее желанность.
— А как вы относитесь к феминисткам?
— У меня две дочери: одной двадцать лет, другой три года, и это заставляет меня положительно относиться к феминизму. Потому что я хочу, чтобы их уважали, чтобы к ним не приставали на улице, платили на работе так же, как мужчинам. Но иногда феминистки идут слишком далеко и ведут себя чрезмерно активно. Например, в Америке это движение очень пуританское и агрессивное по отношению к мужчинам. Думаю, нужно мириться, а не войну друг другу объявлять.
— Вы женаты на женщине, которая почти на тридцать лет младше вас. А как вы относитесь к бракам, в которых женщина старше?
— Далеко за примером ходить не нужно: все мы знаем, что такой брак — у президента Франции. Его жена на 25 лет старше, и он выглядит вполне себе счастливым. Я с ними встречался в Елисейском дворце — меня поразили их искренние отношения. Это точно не фейк, они любят друг друга.
— В 90-е годы у молодежи было модно тусить до утра в клубах, много пить, курить и так далее. Нынешнее молодое поколение выбирает здоровый образ жизни — это теперь круто. А вы не примкнули к зожникам?
— Хороший вопрос. Я разрываюсь между этими двумя полюсами. С одной стороны, я уехал два года назад из Парижа, живу на берегу Атлантического океана, ем овощи, занимаюсь спортом. С другой, вчера, например, я до четырех утра был в клубе и пил не только воду. Поэтому я что-то такое среднее между ангелом и демоном.
— Тогда расскажите ваш рецепт от похмелья.
— Пить больше воды и давать интервью (смеется).