Экономический рост в России в последние два года, происходящий вопреки санкциям, изумил зарубежных экспертов, а самому Путину дал повод для бахвальства: "Вся экономика продемонстрировала устойчивость, выдержала беспрецедентное внешнее давление и продолжает уверенно развиваться… Наша экономика растёт, в отличие от их экономик, и сегодня… по паритету покупательной способности, по объёму стала первой в Европе, пятой в мире".
При этом в последние полтора десятилетия российские власти заказали, а историки и архивисты опубликовали немало документов и академических исследований о финансовой системе СССР в годы Второй мировой и после неё. Это заставляет с уверенностью предполагать: при подготовке большой войны против Украины тщательно учитывался и тот опыт предшественников, когда народное хозяйство росло, а уровень жизни населения снижался. Об одном из до сих пор не раскрытых страшных источников "социалистического накопления" второй половины 1940-х пойдёт речь в настоящей статье.
Второй управляемый голод
Поскольку в ходе индустриализации (огромных трат на ВПК, которые не возвращались в бюджет), а также военных расходов 1939–1945 годов государство, не стесняясь, включало печатный станок, то к концу Второй мировой у части населения СССР на руках находилась огромная денежная масса – 66 миллиардов рублей. Причём распределялась она крайне неравномерно. Подавляющее большинство прозябало в убожестве, а то и умирало от голода – не только в блокадном Ленинграде, но и на Урале или в Средней Азии. Однако сбережения были у представителей номенклатуры, узкого круга специалистов или артистов, а главное, тех, кто торговал под немецкой оккупацией вполне легально, а в советском тылу – вопреки антиправовым законам, но часто с попустительства властей или же перенося сравнительно лёгкие наказания (изъятие товаров и денежные штрафы). По официальной терминологии перекупщики именовались спекулянтами.
Значительные денежные остатки осели у тех демобилизованных, которые привезли с собой трофейные ценности и реализовали их по рыночным ценам. Кроме того, авторы объёмного аналитического доклада о денежном обращении в СССР в 1940-е годы Владимир Батырёв и Исаак Славный отмечали в нём, что после войны "значительные денежные остатки осели у тех лиц, которые получили большие демобилизационные выплаты при уходе из Красной армии, а также у тех демобилизованных, которые привезли с собой некоторые трофейные ценности и реализовали их по рыночным ценам".
В начале декабря 1945 года в докладной записке Молотову председатель правления Госбанка и по совместительству заместитель наркома финансов СССР Яков Голев внёс предложение по выкачке у населения "лишних" денег: "В целях увеличения покупательной силы рубля и усиления его роли в борьбе за повышение производительности труда и укрепление хозрасчёта необходимо уже в 1946 г. изъять из обращения 5–7 млрд руб. (…) Главным образом за счёт расширения розничного товарооборота". Последние слова этого отрывка Молотов подчеркнул. В эти месяцы разворачивалась сеть государственных булочных, весьма дорого продававших хлеб и кондитерские изделия, однако небольшая прослойка, у которой были деньги, всё равно покупала эти мучные изделия.
Горожане и небольшая часть селян снабжались в значительной степени по карточкам, поэтому для дальнейшей выкачки из граждан наличности Сталин предпринял простой шаг. В начале сентября 1946 года он в два раза повысил цены на пайковый хлеб, снял с карточного довольствия всех, кто проживал в сельской местности, а также детей рабочих и одновременно несколько снизил цены на хлеб в коммерческой торговле – но они всё равно оставались значительно выше пайковых цен, да и себестоимости хлеба.
В результате за 1946 год из оборота было изъято, в основном с помощью Особторга – коммерческой продажи водки, а затем и хлеба, 8,1 миллиарда рублей наличных денег. Государство положило их себе в карман и потратило на ВПК. Немалая часть населения обеднела, но худшее было впереди.
При этом, поскольку массированные хлебозаготовки августа-сентября не оставили в колхозах ряда областей европейской части СССР и Сибири хлеба даже для выдачи колхозникам на трудодни, а часто и семенного зерна, они были обречены не просто на недоедание, а на голодомор. Тем более что в степных районах летом 1946 года грянула засуха, из-за чего урожай приусадебных участков, на которых обычно выращивали корнеплоды и овощи, также был низкий. Цены на продукты питания взлетели и на колхозных рынках.
Многие поняли, куда идёт дело, и Хрущёв вспоминал, что попытался отвести беду от Украины: "Я поручил подготовить документ в Совмин СССР с показом наших нужд. Мы хотели, чтобы нам дали карточки с централизованным обеспечением не только городского, а и сельского населения каким-то количеством продуктов и кое-где просто организовали бы питание голодающих. (…) Но я сомневался в успехе, потому что знал Сталина, его жестокость и грубость. Меня старались переубедить мои друзья в Москве: "Мы договорились, что если вы подпишете этот документ на имя Сталина (а все такие документы адресовались только Сталину), то он даже не попадёт ему в руки. Мы условились с Косыгиным (тогда Косыгин занимался этими вопросами). Он сказал, что вот столько-то миллионов карточек сможет нам дать".
Предупреждаю Вас, что если Вы и впредь будете стоять на этом негосударственном и небольшевистском пути, дело может кончиться плохо
Однако вождь держал этот вопрос на личном контроле, и 19 октября 1946 года Хрущёв прочёл его следующую телеграмму, копия которой ушла не только членам, но и кандидатам в члены Политбюро: "Я получил ряд Ваших записок с цифровыми данными об урожайности на Украине, о заготовительных возможностях Украины, о необходимом количестве пайков для населения Украины и тому подобное. Должен Вам сказать, что ни одна из Ваших записок не заслуживает внимания. Такими необоснованными записками обычно отгораживаются некоторые сомнительные политические деятели от Советского Союза для того, чтобы не выполнять задания партии. Предупреждаю Вас, что если Вы и впредь будете стоять на этом негосударственном и небольшевистском пути, дело может кончиться плохо".
Никита Сергеевич подумал о расстреле, но отделался при встрече словесной выволочкой.
Примерно так же закончились попытки Косыгина спасти Молдавию, о чём свидетельствовал экономист Анатолий Болдырев: "Алексей Николаевич пригласил стенографистку, продиктовал короткую записку Сталину, подписал её и, договорившись о приёме, отправился к нему, захватив телеграммы. (…) Неожиданно быстро возвратился Косыгин. Лицо его было покрыто красными пятнами, руки дрожали. Бросив на стол свою записку и пачку телеграмм… резко, с неожиданной откровенностью произнёс:
– Он отказал. Сказал, что не верит паникерам и не намерен разбазаривать резервы".
Острая реакция Сталина на попытки его переубедить, отсутствие какой-либо контраргументации с его стороны свидетельствуют о том, что он отлично ведал, что творил.
В тени Большого голода начала 1930-х
Во всём мире по этому вопросу вышло всего две монографии – москвича Вениамина Зимы и американца Николаса Гэнсона, и оба автора пишут о том, что катастрофа была искусственной, её можно было избежать.
Да, после Второй мировой от голода погибло меньше, чем в ходе индустриализации. В 1946–47 годах ушло из жизни около одного миллиона – от голода, и ещё около миллиона – от болезней, им вызванных. Ещё около двух миллионов стали инвалидами.
Но, с другой стороны, этот чудовищный акт был не просто умышленным, а прошёл по опробованной схеме, стал рецидивом преступления 1932–33 годов. Вину вождя усугубляет и тот факт, что он истреблял людей после кровопролитнейшей в истории страны и всего человечества войны, на которой он положил десятки миллионов своих подданных на фронте и в тылу – тоже голодом.
Страна была разрушена, люди жили бедно, голодали, а у нас был огромный золотой запас скоплен
Во-первых, в стране хранились стратегические запасы зерна и другого продовольствия, которых вполне хватало, чтобы предотвратить гибель людей. Во-вторых, в 1946 году из Советского Союза было экспортировано 1,7 миллиона тонн, в 1947-м – 800 тысяч тонн, а в 1948 году, когда крестьяне кое-где ещё умирали, – вообще 3,2 миллиона тонн хлебного зерна. Кроме того, в распоряжении властей находились несметные сокровища, о которых искренне вспоминал Молотов: "Страна была разрушена, люди жили бедно, голодали, а у нас был огромный золотой запас скоплен, и платины было столько, что не показывали на мировом рынке, боясь обесценить!" Но у вождя аппетиты были также мировые, и в мае 1946 года, перед голодом, а затем прямо в разгар бедствия – весной 1947 года были проведены государственные займы у населения "на восстановление" страны, оба раза по 20 миллиардов рублей.
То есть военные потери были ни при чём, как и засуха, ареал которой не совпадал с обширной географией голода. Природные неурядицы лишь ловко использовались Сталиным как предлог для того, чтобы обрекать подданных на каннибализм, голодную смерть или, в большинстве случаев, "просто" на голод и недоедание. О засухе по указанию вождя писала советская пресса, поэтому немало граждан относилось к происходящему если не с пониманием, то с фаталистическим безразличием. Всего голодало около ста миллионов человек, то есть больше половины жителей СССР.