Между тем Иессен уникален уже тем, что он - почти единственный из участвовавших в ней российских флотоводцев! – не погиб в ходе Русско-японской и не попал в плен. Выдержав тяжелейшее сражение с превосходящими японскими силами и потеряв крейсер, он сумел спасти два других своих корабля и привел их во Владивосток, пишет латвийская газета «СЕГОДНЯ».
Верой и правдой
Карл Петрович родился в Риге 30 июня 1852 года. Как легко догадаться, происходил он из рода остзейских немцев, верой и правдой служивших Российской империи. Это были, как правило, надежные служаки – преданные, педантичные и дисциплинированные. Отец маленького Карлуши, Петр Петрович, был главным ветеринарным врачом при царских конюшнях в Павловском дворце, Царском Селе и Петергофе. Иессен-старший – основатель первого в Российской Империи Ветеринарного института, где он был и директором, и профессором.
Очень многие из остзейцев отправлялись служить на флот, такую же судьбу родители предназначили и юному Карлу. В шестнадцатилетнем возрасте его отдали в Морское училище в Санкт-Петербурге, которое он и окончил в 1875-м, получив чин мичмана. Его карьера развивалась плавно, без резких скачков: в 1878-м получил «за отличие» лейтенанта, в 1881-м окончил Минный офицерский класс, в 1884-м – Артиллерийский офицерский класс, нес службу минным офицером на клипере «Стрелок», затем на броненосце береговой обороны «Адмирал Грейг».
В 1889-м Карл Петрович получил первое свое командирское назначение – на миноносец № 271, годом позже – на миноносец «Адлер» (Черноморский флот). Далее плавал старшим офицером на мониторе «Вещун» и крейсере «Адмирал Корнилов», на котором нес службу на Дальнем Востоке. Потом Иессен, постепенно повышаясь в званиях, вновь стал назначаться командиром. И с каждым разом ему давали все более крупные и мощные суда: военный пароход «Нева», крейсер «Азия».
Следующее назначение было особенно почетным, оно засвидетельствовало весь немалый опыт Иессена и его репутацию как одного из наиболее умелых и знающих офицеров. Ведь ему доверили в 1898-м еще только строившийся на тот момент на верфи Балтийского завода в Санкт-Петербурге 12 000-тонный гигант «Громобой». По тем временам это был один из крупнейших в мире крейсеров. Иессен наблюдал за достройкой корабля, и он же вел его в долгом рейсе из Санкт-Петербурга на Дальний Восток, где высокобортный четырехтрубный трехмачтовый красавец пополнил собою состав русской Тихоокеанской эскадры.
Уже в ходе плавания в маршрут «Громобоя» были внесены изменения. 16 февраля 1901-го Иессен получил приказ посетить австралийский Мельбурн. Там намечалась церемония открытия австралийского федерального парламента, на которую намеревались прибыть представители английского королевского дома – герцог и герцогиня Йоркские. По соображениям дипломатического этикета в Петербурге сочли необходимым направить в австралийские воды и русское военное судно – для приветствия и почетного эскорта герцога и его супруги. «Громобой» добрался до Мельбурна 17 апреля, а торжества в честь открытия парламента затянулись до 1 мая. Ну а 17 июля бронированный гигант встал на якоре во владивостокской бухте Золотой Рог.
1 января 1904 года Карл Петрович Иессен был произведен в чин контр-адмирала, а 17 февраля его назначили младшим флагманом эскадры Тихого океана (держал флаг на броненосце «Севастополь»). Именно в Порт-Артуре Иессен встретил начало Русско-японской войны, но надолго он там не остался. Дело в том, что русские военно-морские силы на Дальнем Востоке оказались разделены. Основная их часть находилась в Порт-Артуре – большая эскадра. В свою очередь, во Владивостоке дислоцировался отряд, состоявший из крейсеров «Россия», «Громобой», «Рюрик» и «Богатырь». В задачу этому отряду вменили нарушение морских коммуникаций неприятеля, перехват его торговли, создание паники и лишение Японии внешнего снабжения. На бумаге это выглядело красиво, но командующий владивостокским отрядом капитан 1-ранга Николай Реценштейн (еще один остзейский немец) действовал крайне нерешительно. Поэтому командующий Тихоокеанской эскадрой вице-адмирал Степан Осипович Макаров совершил в марте рокировку – Реценштейна он перевел в Порт-Артур, а на его место во Владивосток направил Иессена.
Камимуру едва не довели до харакири
На новом месте Карл Петрович зарекомендовал себя как храбрый и агрессивный командующий. Свой флаг он поднял на «России». Японцы, как жители архипелага, были крайне чувствительны к внешним поставкам, и появление на их морских путях русских крейсеров вызвало у самураев крайнее беспокойство. Впервые контр-адмирал вывел свой отряд в море 10 апреля. Четырехдневный поход оказался удачным – Иессен уклонился от встречи с превосходящими силами японского адмирала Камимуры и пустил ко дну три японских парохода, один из которых, «Кинсю-мару», перевозил, между прочим, роту солдат.
Однако далее произошла трагическая и нелепая случайность, отразившаяся на карьере Карла Петровича самым негативным образом. 15 апреля он на новейшем крейсере «Богатырь» отправился в залив Посьета, дабы встретиться с представителями русского сухопутного командования и обсудить с ними вопросы обороны Владивостока. В густом тумане крейсер, шедший по настоянию Иессена с недопустимо большой в этих условиях 10-узловой скоростью, налетел на скалы у мыса Брюса в Амурском заливе. Корабль удалось спасти, но он основательно пропорол себе брюхо и вышел из строя до конца войны. Владивостокский отряд крейсеров, и без того серьезно уступавший противнику в численности, оказался очень ослаблен.
Вообще тогда на русский флот начали сыпаться ужасные беды. Незадолго до того в Порт-Артуре погиб талантливый флотоводец С. О. Макаров – его броненосец «Петропавловск» 31 марта налетел на мину и отправился ко дну. Назначенный ему на смену вице-адмирал Николай Скрыдлов временно отстранил Иессена от командования крейсерским отрядом и назначил ему на смену контр-адмирала Петра Безобразова. Моральная оплеуха оказалась очень сильной, Карл Петрович тяжело переживал случившееся. Под командованием Безобразова «Россия», «Рюрик» и «Громобой» совершили еще два крайне удачных похода – потопив или отправив с призовой командой во Владивосток несколько пароходов, доставлявших в Японию или к месту боевых действий войска и стратегически важные грузы (на одном из них, к примеру, находились восемнадцать 280-мм гаубиц, предназначавшихся для осады Порт-Артура).
22 июня «Россия» вновь подняла флаг К. Иессена, а адмирал П. Безобразов перешел на продолжавший ремонт «Богатырь». На сей раз крейсера отправились непосредственно «в пасть льва» – успешно проскользнули прямо под носом у неприятеля Сангарским проливом, отделяющим друг от друга японские острова Хонсю и Хоккайдо. Русский отряд прошелся у вражеских берегов частыми граблями, перехватывая шедшие в Японию суда. Среди них оказался, в частности, английский пароход «Найт коммандер», перевозивший рельсы, мостовые конструкции и вагонные колеса для железной дороги, которой японцы намеревались доставлять войска на линию фронта. «Найт коммандер» русские потопили, а большой германский пароход «Арабия» и английский «Калхас», на которых тоже обнаружили военную контрабанду, отправили с призовыми командами во Владивосток. Капитан одного из встреченных английских пароходов поведал, что русский отряд в силу его неуловимости в Европе называли не иначе как «эскадра-невидимка».
Действия «России», «Рюрика» и «Громобоя» вызвали панику у наживавшихся на войне торговцев Японии, США, Англии. Судоходные компании сократили или вовсе прекратили рейсы в островную державу, лондонские страховые общества перестали страховать суда от военного риска. Кульминация произошла, когда толпа озлобленных деловых людей собралась в Токио перед домом адмирала Хиконодзё Камимуры, назначенного охранять японские морские коммуникации, и сожгла его дом. Газеты Токио писали, что опозорившийся Камимура обязан совершить харакири.
А тем временем русский крейсерский отряд готовился к новому походу – навстречу русской эскадре, намеревавшейся прорываться из блокированного неприятелем Порт-Артура во Владивосток. Увы, Иессен не узнал вовремя, что в бою под Порт-Артуром эскадра разбита – частично ее корабли вернулись в уже обреченный порт, где впоследствии и погибли, частично интернировались в нейтральных гаванях. И в итоге вместо соотечественников Иессен нарвался в Корейском проливе на превосходящий отряд Камимуры – три русских крейсера против четырех японских.
Молот и наковальня
Так 1 августа 1904 года началось сражение, которому суждено навеки остаться в летописях русского флота. На подмогу Камимуре устремился отряд адмирала Уриу (еще три японских крейсера), а Иессен умело маневрировал, стараясь оторваться от неприятеля. На русские корабли обрушился град снарядов, вырывая огромные куски металла из бортов, снося надстройки и орудия, зажигая на палубах пожары, выметая людей. Великий рижанин Валентин Пикуль так описывал этот бой в своем романе «Крейсера»: «Флагманская "Россия" теряла скорость. Клинкет паропроводов (который так и не успели починить в базе) вывел из строя сразу четыре котла. Кормовая труба, уже разбитая, не давала тяги на топки. Сопла вентиляторов с могучим ревом засасывали внутрь крейсера дымы пожаров и невыносимые газы от разрывов шимозы, удушающие людей в низах. Иессен понимал, что бригада, уже избитая с одного борта, нуждается в перемене курса. Где он, спасительный маневр, чтобы расцепить клещи, в которые они попали? С севера – броненосные силы Камимуры, а с юга – адмирал Уриу с легкими крейсерами…»
Гораздо сильнее, чем «России», доставалось «Рюрику», шедшему концевым. Японские снаряды превратили этот крейсер в раскаленную адскую наковальню. «С болью наблюдали с "России" и "Громобоя", как при каждом взрыве на палубе "Рюрика" в громадных столбах дыма и пламени взлетали вверх обломки его деревянных частей», – описывает эту сцену историк Рафаил Мельников. Избитый «Рюрик» потерял управление и начал отставать от своих собратьев. Позже Иессен сообщал в своем рапорте: «Видя, что все японские крейсера сосредоточили огонь на одном "Рюрике", все последующее мое маневрирование имело исключительной целью дать "Рюрику" возможность исправить повреждения руля, при этом я отвлекал на себя огонь противника для прикрытия "Рюрика". Маневрируя впереди него, я дал ему возможность отойти по направлению к корейскому берегу мили на две».
Японцы тоже несли потери и получали повреждения, но их численное превосходство делало свое дело. Мельников пишет: «В 8 ч 25 мин К. П. Иессен приказал взять курс 300 градусов, рассчитывая отвлечь японскую эскадру в погоню за отрядом. Все надеялись, что "Рюрик", который, теперь уже было ясно, следовать за отрядом не сможет, отобьется от появившихся вблизи него легких крейсеров и, чтобы спасти людей, выбросится на корейское побережье. Замысел удался: все четыре японских крейсера легли на параллельный курс. Камимура был уверен, что уж вчетвером они одолеют два потерявших почти всю свою артиллерию русских корабля».
Однако не тут-то было. «Эта холодная решимость русских стоять до последнего и упорный методичный огонь, продолжавшийся из немногих уцелевших орудий, особенно из 203-мм, ощутимо поражавших японские крейсера, убедили Камимуру, что победы ему не добиться», – констатирует Мельников. А вот «Рюрик» погиб. Моряки этого крейсера, полностью израсходовав возможности к сопротивлению, открыли кингстоны – повторив подвиг «Варяга», командир которого Всеволод Руднев, кстати сказать, был, как и Иессен, по происхождению рижанином. Что же до «Громобоя» с «Россией», то они в 09.50 от неприятеля оторвались.
«Награда» за тяжкий воинский труд
«Пять долгих часов непрерывного сражения закончились. Люди огляделись и заметили, что многие из них поседели. Но из громадного числа экипажей сошел с ума только один человек, и его сразу же изолировали от здоровых…», – констатирует Пикуль. Как пишет Валентин Саввич, возвращение во Владивосток напоминало траурную процессию, только без музыки и факельщиков. Общая убыль в экипажах крейсеров составила 1178 матросов и 45 офицеров. «Таких потерь в личном составе не было еще ни в одной морской битве после Наварина (1827 года), – отмечали историки флота. – Нужно быть железными существами, чтобы выдержать такой адский бой…»
После этого вплоть до конца войны владивостокский отряд крейсеров ни в каких серьезных боях и походах уже не участвовал. А после подписания 5 сентября 1905 года мирного договора Иессену велели вести находившиеся на Тихом океане уцелевшие русские корабли на Балтику. Путь осложняли изношенные после напряженной службы механизмы. В ответ на высказываемое из Петербурга недовольство медленностью движения К. П. Иессен телеграфировал: «Котлы "Громобоя", "России" требуют постоянных починок. Могу идти от порта до порта, везде починяясь и не более 10 узлов». 26 марта адмирал все же довел свой усталый отряд до Либавы, где его уже поджидал Скрыдлов с инспекторским смотром. «Архивные документы сохранили множество вариантов того выговора, которым бюрократия спешила отблагодарить единственного в той войне адмирала, сумевшего привести на родину свой с честью воевавший отряд», – негодует Мельников. Иессена обвинили «в недостаточно внимательном и серьезном отношении к своим обязанностям командующего отрядом, не поставившего себе целью создать из судов вверенного ему отряда внушительную военную силу». Император Николай II этот выговор утвердил. После чего возмущенный этой несправедливостью Карл Петрович незамедлительно подал в отставку.
Осталось досказать немногое. 2 ноября 1906 года Карла Петровича «за отличие в делах против неприятеля» все же произвели в чин вице-адмирала, «с увольнением от службы по болезни с мундиром и пенсией». Иессен смог больше времени посвятить семье – он был женат, имел дочь. В последние годы жизни отставной адмирал занялся судостроительным бизнесом. В 1912 году он стал владелецем Мюльграбенской верфи, построенной немецкой фирмой «Шихау» в окрестностях Риги на правом берегу Западной Двины у Мюльграбенского протока (Милгравский канал). Годом позже Иессен заключил с Главным управлением кораблестроения контракт на постройку для Балтийского флота девяти эскадренных миноносцев типа «Новик».
Относительно смерти Карла Ивановича известно лишь то, что умер он 30 ноября 1918 года в голодном революционном Петрограде. Иессен всего на полтора месяца пережил своего обидчика Скрыдлова, также скончавшегося в Петрограде – от голода. Похоронен Карл Петрович на Смоленском лютеранском кладбище. Могила сохранилась.
Владимир ВЕРЕТЕННИКОВ.
