«Разве там также в закрытом помещении люди не проводят два и более часов? Между прочим, в театре еще никто не заболел. Но таковы уж эти принятые решения». «Многие принимают решения с желанием улучшить свою материальную жизнь», - предполагает корыстный мотив правящих артист.
Хиршс рассказывает о собственной судьбе: «Еще до открытия мешков чека мне казалось смешным оправдание многих, что были вынуждены сотрудничать, не было никакого выбора. Человек, находящийся на воле, мог отказаться довольно легко. Меня тоже пытались завербовать, когда служил в советской армии в Московском военном округе. В один вечер, это было во второй половине 1985 года, ко мне пришел наш «политрук», такой капитан Козин, белый, руки дрожат... Тебя вызывает, говорит, капитан Лаврентьев. Капитана ЧК Лаврентьева боялись даже полковники и мужи в прочих высоких званиях. Лавретьев заговорил, конечно, очень радушно, как у меня дела, его вид однако соответствовал занимаемой должности. В такой области сотрудничая, как он сказал, я мог бы съездить к бабушке в Канаду... Этот факт он знал. И вообще будет возможность мир увидеть. И в Москве у меня будет квартира... По мыслям полковника, я мог бы сопровождать иностранные группы, и мне нужно было бы лишь следить, чтобы все было в порядке. Ну, отвечаю, я бы с удовольствием согласился бы, но беда в том, что живу в Риге и настолько сильно люблю свой город, что никак не могу вообразить жизнь без нее и рижских девушек. Попытался сделать этот разговор немного легким. Ибо те люди, которые тебя пытаются завербовать, стараются говорить как «друганы». Ну и ты им навстречу тоже как такой друган. Когда Лаврентьев после моего ответа на один долгий миг замолк, почувствовал себя ужасно неуютно. Но потом он улыбнулся и сказал – ну, я понимаю, Ригу и Киев ни на что не меняют».
«Но я понял, - говорит Хиршс, - что латыши и украинцы это те, кто чекистам отказывает. В свою очередь о наших латышских плясунах у меня есть некоторое чувство разочарования».