Напугайте меня!..
— Ситуация, которую имеем сегодня, так или иначе напрашивалась, потому что все время разрабатываются какие–то новые биологические штаммы, возникают какие–то эпидемии, — говорила Ирина Васильевна. — Нас все время чем–то пугали, но мы не боялись, с удовольствием смотрели фильмы про все это, в том числе картины про чуму в старинные времена, и вот сегодня столкнулись с этим вживую — с тем, что нам рассказывали и что мы теперь сами переживаем.
— Кино может формировать как губительные, так и оздоровительные сценарии. Но "катастрофных" почему–то создается больше. Почему?
— А почему по телевизору не стало хороших новостей? Не стало рассказов о людях, которые что–то хорошее сделали, чем–то удивили. Почему мы вообще привыкли к огромному количеству трупов и разрушений на экране? Видимо, человек подсознательно ищет какого–то освобождения от своих страхов через их нагнетание. И на этот запрос — может быть, даже молчаливый — кино и телевидение отвечают.
Представляю, как в советскую эпоху нам вдруг показали бы, условно говоря, атаку террористов на США 11 сентября 2001 года. Думаю, что стационары моментально заполнились бы инфарктниками. А в наши дни человечество смотрело это реалити–шоу, ужасаясь, но не отрываясь от телевизоров и не зажмуриваясь в ужасе. Смотрело, как люди бросаются из окон и летят с верхних этажей небоскребов…
А я помню, когда смотрела фильм "Андрей Рублев": там есть один ужасный момент, когда герою Юрия Никулина заливают горячее олово в рот. Я этот эпизод посмотрела один–единственный раз в жизни, когда еще не знала, что мне покажут. А все остальное время, сколько раз ни пересматривала картину, в ужасе зажмуривалась.
Но люди, видимо, сильно изменились. И они теперь не просто хотят, чтобы их пугали. Им становится скучно, когда их не пугают. Ну вот, пожалуйста — получите и распишитесь. Нас напугали всерьез. Только участниками этого реалити–шоу стали мы сами.
Роман женский, а кино жесткое
— Сегодня одним из главных фильмов, предсказавших будущее, называют "Заражение" Стивена Содерберга. Но есть российские сериалы "Колл–центр", "Эпидемия" по книге Елены Вагнер…
— Это совершенно разные продукты, сделанные непохожими друга на друга художниками. У меня профессиональный взгляд. Если кино меня лично не зацепляет, чтобы я смотрела, впившись в экран и сопереживала, начинаю рассматривать, где что наврали — чисто профессиональная въедливость. "Колл–центр" меня совершенно никак не зацепил, не доставил мне жажды эмпатии и сопереживания, хотя мне нравятся режиссеры Наташа Меркулова и Алексей Чупов и стилистика, в которой они работают, я понимаю их методику.
Что касается "Эпидемии" Павла Костомарова — Лена Вагнер написала женский роман, а я не люблю гендерных различий в искусстве. Роман был дамский, а Костомаров сделал очень жесткое мужское кино. Оно меня сначала очень сильно напугало, пандемия еще только начиналась, мы все не более чем с любопытством смотрели про Ухань, и в этот момент выстреливает этот сериал. Я в него впилась, мне стало очень страшно. Я не понимала поступков героев, но, когда пришла наша реальность, поняла, что Паша Костомаров понимает про современных людей больше, чем я.
Я думала, мир нежнее. Когда люди начинают бежать и прятаться, бросая своих стариков, — я думала, что этого не может быть. Сейчас я знаю, что может. И вижу сегодня таких докторов, как герой фильма, которые мчатся туда, где нет шансов выжить. Мир оказался не таким, каким я себе представляла, но таким, каким его показал в "Эпидемии" Павел Костомаров.
Кому поплакать в углу?
— Среди фильмов о войне, которые появились во множестве к 75–летию Великой Победы, очень много "дешевок", вранья или откровенно слабых, "недотянутых" картин. Как такое могло случиться?
— Я по новостям услышала фразу: "Сейчас стало модно иметь деда–ветерана". У меня воевали мать и отец, трое дядек и две тетки, у меня погиб дед… Я не знаю, модно их любить или нет? Я их любила — тех, кого знала. Молюсь за них, горжусь ими. И знаете, почему? Потому что, кроме моего папы, они не были профессиональными военными. Учителя, врачи, профессора. Обыкновенные люди, которые не планировали идти воевать добровольно. Но когда стало нужно — пошли защищать свой дом и семью.
Пошла бы я на их месте? Да побежала бы! Не знаю, была бы такой мужественной, как они. Но пошла бы точно.
И великие советские фильмы не разговаривали об идее "пойти на войну и стать героем". Так думали дети. А взрослые просто шли защищать Родину. Они летали, зная, что в них стреляют, сидели в окопах, зная, что туда падают бомбы. У них не было никаких шансов. И когда мне рассказывают про это в кино — я плачу. А когда сегодня мне показывают в новом кино полукомпьютерные игры про то, что все побежали, танки сами поехали, что пули долго–долго летят… Пули летят очень быстро!
Когда мне говорят, что 9 мая надо тихо посидеть, выпить водки и поплакать в углу, я знаю, кому надо поплакать в углу и погоревать, — Германии, Венгрии, Болгарии и Италии.
Нам есть чем гордиться. Наши солдаты победили в этой войне. Наши безоружные партизаны, наши врачи, которые не были готовы каждый день резать ноги. МЫ победили. И все, точка. И поэтому я люблю старые фильмы и не люблю новые.
— Что сделать, чтобы пробудить в кинематографистах любовь к народу?
— Родину либо любят, либо нет. Взрослого человека переучить невозможно. В начале перестройки я была либеральнее всех либералов. И обо что впервые споткнулась? Когда стали говорить, что война была между Сталиным и Гитлером. Как это? А на амбразуру Сталин ложился? А от голода Сталин умирал? И начинались долгие споры.
Американцы тем временем во всех своих чатах говорят: "наша победа". Они победили, понимаете? Они приватизировали себе нашу Победу. А мы просто погулять вышли. Потому что мы сами раздаривали эту Победу всем кому ни попадя. Кино должно быть про людей, а не про спецэффекты.
Наталья ЛЕБЕДЕВА.
"Люди, видимо, сильно изменились. И они теперь не просто хотят, чтобы их пугали. Им становится скучно, когда их не пугают".