— Ну, спасибо Америке, ну, спасибо! — приговаривал Янка.
Америка была собирательным образом той высшей силы, которая вмешивается в дела небольшого государства, когда там безобразия уже доходят до предела. Вот и на этот раз — деньги, выделенные на Северный мост, девались непонятно куда, а правительство, тыча перстом в несколько свай, вбитых в берег, хнычет, что все вздорожало, и просит у Европы еще ассигнований. Но американское терпение тоже не безгранично, тучи над головами государственных мужей опасно сгустились. Следовало совершить некий героический поступок, чтобы всем стало ясно: мы хорошие, мы прекрасные, мы заботимся о своем народе.
И поступок был совершен — правительство объявило русское Рождество выходным днем. О том, что за этот день когда—то люди боролись, население давно позабыло — а вот правительство вспомнило.
— И на кой бес пенсионерам выходной день? — спросил Эрик. — Да и русских пенсионеров тут почти не осталось. Их, наверное, во Пскове или, скажем, в Твери искать нужно.
— Старый я дурак, — ответил на это Янка. — Вот все собирался позвонить Петровичу, собирался... А жив ли он?
С Петровичем Янка в одном цеху проработал чуть ли не тридцать лет. И ссорились, и мирились, и в турпоходы ходили, и друг у друга на свадьбах гуляли, и друг друга прикрывали, когда случались загулы и походы налево. А потом вдруг оказалось, что Янка — латыш, а Петрович — русский...
Эрик Петровича знал. Но вспомнил он сейчас Васю Захарова, отличного инструментальщика, который видел ошибки в чертежах Эрика, едва на них глянув. И где теперь Вася? Где Леночка, для которой Эрик как—то ползарплаты бухнул на охапку роз? Где все?
У Леночки, наверное, уже правнуки взрослые...
— Раньше у человека был телефонный номер — так он десятилетиями не менялся, а теперь? — спросила Дайна. Она вспомнила давних подружек по цеху. Как их искать — было непонятно.
— Рождество, говорите? — Эрик прищурился. — Так ведь все очень просто. Я русских знаю — они на Рождество в церковь ходят. Нужно просто вечером прийти к Христорождественскому собору.
— Петрович — и в соборе? — удивился Янка. — Хотя от него всего можно ожидать.
Вспомнили подвиги Петровича, невесело посмеялись, и тем разговор о русских завершился.
Вечером русского Рождества Эрик потихоньку сбежал из дома. Он оделся потеплее и взял с собой на всякий случай бутылочку дешевого бренди. Как русским положено праздновать Рождество, он прочитал в интернете. Конечно, праздник церковный, но разве Вася, Сашка Синицын, Ромка Байкалов откажутся от глотка бренди? И Леночка...
К собору стекался народ — такие же старички, как сам Эрик, и старушки. Старушек было гораздо больше. Вместе с ними Эрик въехал по пандусу в храм. Это был его первый визит в православную церковь, и он немного растерялся: как тут себя вести, что делать? А главное — как искать знакомых?
В церкви говорили и пели на непонятном языке. Эрик еще мог прекрасно объясняться по—русски, даже техническую терминологию помнил, но это было что—то другое. В конце концов он выбрался из церкви. Если верить интернету, около полуночи должен начаться крестный ход. Может, встать с коляской там, откуда ход будет видно?
В гостинице напротив собора имелось несколько круглосуточных забегаловок, туда Эрик и погнал коляску. Он недавно получил пенсию и мог себе позволить чуточку роскоши — чашку хорошего кофе и четвертинку пиццы. Ближе к полуночи он поехал смотреть крестный ход.
Народу в нем собралось немного — человек двести. Люди со свечками неторопливо обходили собор. А другие люди стояли неподалеку от входа и смотрели. Стояли по двое, а то и поодиночке. Тоже кого—то высматривали...
Те, что со свечками, шли молча, глядя себе под ноги. И те, что глядели издали, тоже молчали.
Возможно, если бы кто—то первый сделал шаг навстречу и окликнул, все бы изменилось. Но слишком плотной и непробиваемой была выстроенная за долгие годы стена молчания.
— Сосед... — услышал Эрик.
К нему подошли Дайна и Янка.
— И вы здесь, соседи?
— Да вот, жена думала — подружек увидит...
— Что жена? Сам ты придумал сюда идти, — буркнула Дайна.
— Наших тут, похоже, нет, — заявил Эрик. — Я очень внимательно смотрел... Стой! Да это же Кардашов! Ну, точно — Кардашов! Он в инструменталке был самый длинный, его ни с кем не спутаешь! И вот так всегда вперед наклонялся!
Эрик послал коляску вперед и чуть не врезался в столпившихся у лестницы людей.
— Саня! Кардашов! — позвал он. Мужчина обернулся, поднял свечку повыше, осветил лицо Эрика.
— Не узнаешь? Это же я, Эрик, из второго конструкторского бюро! Где все наши? Где Леночка?..
— Узнаю...
— Ну так давай отойдем, поговорим...
— Где же ты, Эрик, целых полвека пропадал? — спросил Кардашов. — Где ты пропадал, когда наш завод разорили и я, чтобы семью кормить, в порт грузчиком пошел? Где ты пропадал, когда нашим детям и внукам запретили по—русски учиться? Эх, да что говорить... Пропусти, не порть мне праздник...
Эрик отъехал.
— У них — праздник... — пробормотал он. — Праздник у них, а я как же?.. Они вот собрались, вместе Рождество празднуют, а я на наше Рождество дома сидел, в интернете болтался...
К нему подошла Дайна.
— Так это Кардашов? — спросила она.
— Он самый. Только разговаривать не захотел.
— А чему удивляться? Сами мы их тогда оттолкнули... — Дайна вздохнула. — Чтоб им сдохнуть — тем, кто нас тогда рассорил... Пойдем, сосед, что тут мерзнуть... Жаль, я своих девочек не повидала...
— Нет, — помолчав, ответил Эрик. — Все не так... Он сказал — полвека! И в самом деле — полвека. Ох, какие же мы тогда были молодые и глупые! Нет, тех ошибок мы уже не исправим... все не так, все совсем по—дурацки получилось... Но ведь Рождество! Как он мог такое мне сказать — в Рождество?..
— Сосед, разве ты в Бога веришь? — удивилась Дайна.
— Нет... то есть никогда не верил...
— Женушка, пошли домой, — сказал Янка. — Зря мы сюда спешили. Наших тут явно нет.
— Нас так мало осталось, и мы все еще чушь несем — наши, не наши! — вдруг рассвирепел Эрик. — Пустите! Я должен все ему сказать! Праздник же! Сколько той жизни осталось? Пустите! Я хоть прощения у него попрошу!
— И что от этого изменится? — спросил Янка. — Были они — наши, а теперь давно уже не наши, и ничего ты тут, сосед, не изменишь.
— Что тут в одиночку поделаешь? Пойдем домой, сосед, — добавила Дайна.
— Тут только в одиночку и можно, — помолчав, ответил Эрик. — Вместе мы уже немало бед понаделали. И Рождество все—таки... В наше европейское Рождество мы чудес не увидели. Может, в русское Рождество случится чудо?
— Чудо уже то, что мы сюда пришло, сосед, — сказал Янка. — Ты куда? Стой. У них там свои разговоры с Богом. Не шуми. Опоздали мы, сосед. Говорят, просить прощения никогда не поздно. А вот, оказывается, поздно.
— Зачем же ты тогда сюда пришел? — спросил Эрик. — Еще и жену привел. Просто посмотреть? Встретил бы ты тут нашего Петровича — что бы ты ему сказал? Привет, Петрович, давно не виделись? У тебя ведь что—то было на уме. Ладно, пусти.
Коляска покатила к пандусу.
— У каждого свое Рождество, — вздохнула Дайна. — Вот почему не может быть Рождество одно для всех? Праздник — один для всех? Вот как раньше было: на Восьмое марта все собирались, всем было весело, все радовались... Ну, почему?
— Потому что полвека назад нужно было быть умнее, — ответил Янка. — Подождем соседа. Минут десять подождем...
— А если не появится?..
— Значит, Саня Кардашов его простил, — Янка помолчал и добавил: — Может быть...
Рига,
2038 год.
Дарья ПЛЕЩЕЕВА, писатель,
специально для газеты «СЕГОДНЯ».