Эстонскому примеру последовала, в частности, Латвия, где тема борьбы за экологию тоже сыграла значимую роль в отвоевании государственности.
Цена вопроса полтриллиона долларов
25 февраля 1987 года эстонская общественность пережила нешуточное потрясение. По местному телевидению впервые рассказали о планах Москвы наладить в стране добычу фосфоритов. Для этого предполагалось построить гигантскую шахту близ города Раквере (один из административных центров на территории области Вирумаа). Начало самой разработки запланировали на вторую половину 90–х. Осадочная горная порода фосфорит считается важным полезным ископаемым — это сырье для производства минеральных удобрений.
Место для шахты в Вирумаа выбрали не случайно. Именно Эстония обладает крупнейшими запасами фосфоритов в Европе — их здесь в общей сложности около 800 миллионов тонн. Месторождения фосфоритов в Эстонии расположены в районе, где находятся населенные пункты Маарду, Кунда, Азери, Раквере, Кабала и Юлгасе. Добавим, что объем разведанных запасов, пригодных для промышленной добычи, составляет приблизительно 300 млн тонн (по нынешним ценам на фосфорные удобрения это примерно 500 млрд долларов США).
Неудивительно, что союзный центр давно вынашивал план по началу разработки этих богатств.
Впрочем, по свидетельству политика и публициста русской общины Эстонии Геннадия Афанасьева, история фосфоритного вопроса гораздо старше.
"Впервые в Эстонии фосфориты начали разрабатывать еще в 1922 году. Из месторождения в деревне Юлгасе под самым боком Таллина фосфоритную муку отправляли в Германию, которая начала приходить в себя после Первой мировой войны. Собственная переработка фосфоритов в Эстонии появилась позже, уже после Второй мировой, когда по соседству с карьером в Юлгасе возвели химзавод с цехом серной кислоты, без которой выпуск удобрений невозможен. Рыжие "лисьи хвосты" исчезли над заводом и городом Маарду, который образовался вокруг предприятия, лишь в восьмидесятые годы XX столетия. Пласт был отработан, производство удобрений прекратилось. Еще в конце 60–х годов прошлого века была произведена разведка и оценка запасов эстонских фосфоритов — в частности, месторождений в Тоолсе близ города Кунда и в Пандивере неподалеку от районного центра Раквере", — сообщает Афанасьев.
По его словам, работа по разведке фосфоритов продолжилась и в следующем десятилетии. А в 1981 году Академия наук Эстонской ССР обнародовала итоги исследований. Ученые не отрицали, что добыча фосфоритов может принести большой доход, однако и честно предупреждали о возможности большого экологического ущерба — особенно с учетом того, что месторождение находится в регионе с развитым сельским хозяйством. Поэтому, по словам экспертов, к делу следовало бы подойти максимально осторожно, избегая открытой карьерной разработки. Но к тому моменту, когда в начале 1987 года Москва обнародовала свое намерение заняться добычей фосфоритов (правда, оговаривалось, что окончательное решение на этот счет должен принять народ Эстонии), в республике уже шло подспудное брожение.
Как отмечает историк Олев Лийвик, больше всего эстонцев возмутило то, что, как выяснилось, проект фосфоритной шахты к 1987 году готовился уже в течение нескольких лет — а население в известность не ставили. "Строительство гигантской шахты, на которой должны были работать 10 000 человек, угрожало всей Эстонии экологической катастрофой в виде обширного загрязнения грунтовых вод. Кроме того, можно было ожидать активной миграции в Эстонию из русскоязычных районов СССР. По оценкам, число жителей Раквере возросло бы с 20 000 человек до 50 000. До 1987 года сроки проектирования и строительства шахты Вирумаа скрывались от населения Эстонии. В начале 1987 года выяснилось, что шахта уже проектируется и начало добычи запланировано на вторую половину 90–х гг. Информация об этом вызвала негодование жителей. Средства массовой информации Эстонии, начавшие понемногу освобождаться от партийного контроля и цензуры, поддержали сопротивление планам строительства шахты", — пишет Лийвик.
К тому же совсем недавно прогремел Чернобыль, совершенно подорвавший веру в надежность советской техносферы. "После катастрофы, произошедшей весной 1986 г. на Чернобыльской атомной электростанции, в СССР начали открыто говорить об угрозах и проблемах окружающей среды. Это стало возможным благодаря начатой лидером СССР Михаилом Горбачевым политике гласности. Широкую огласку получила информация о загрязнении озер Ладога и Байкал, весь СССР узнал о противостоянии жителей Латвии строительству гидроэлектростанции под Даугавпилсом", — отмечает Лийвик.
На этом фоне известие о возможном начале разработки фосфоритов было подобно падению зажженной спички в пороховой погреб — по Эстонии покатился вал протестов. Его эпицентром был университетский Тарту, где среди пылкой молодежи вызревали идеи избавления от советской власти.
Из искры возгорелось пламя
Именно студенты инициировали и возглавили протестные мероприятия, в ходе которых политически активные эстонцы сказали нет добыче фосфоритов. Акции протеста были мирными, но изобретательными: велопробеги и разбивка палаточных городков в местах предполагаемой добычи фосфоритной руды, отправка тысяч писем протеста, распространение футболок с призывами бороться за экологию, многочисленные публикации в прессе, требования отказаться от использования минеральных удобрений. Эстонский художник Прийт Пярн нарисовал на эту тему картинку "Только навоз", получившую широкую известность — на ней крестьянин разбрасывает с телеги данную субстанцию.
Кульминация борьбы пришлась на весну 87–го, когда студенты провели два крупных митинга — в апреле и мае. Они широко освещались сочувствующей прессой. На митингах громогласно говорили главным образом о стремлении спасти природу родной республики. Ораторы указывали, что в случае начала разработки фосфоритов под угрозой оказывается цветущий и густозаселенный край. Люди боялись, что им теперь придется дышать фосфоритной пылью — и это спровоцирует вспышку целого букета разнообразных заболеваний. А что будет с сельским хозяйством? Сильным аргументом, который, впрочем, проговаривался вполголоса, был и довод о том, что, дескать, рабочих для строительства шахты завезут из других частей СССР — и их прибытие поспособствует дальнейшему национальному размыванию Эстонии.
Власти со своей стороны пытались приводить противоположные доводы. Была проведена пресс–конференция, в ходе которой тогдашний председатель Совета Министров Эстонской ССР Бруно Сауль, отбиваясь от нападок телевизионщиков, доказывал, что разработку не начнут, пока не закончат все необходимые исследования и не получат гарантии безопасности. Он упирал на то, что ведение современного сельского хозяйства немыслимо без качественных удобрений, что на одном навозе далеко не уедешь — поэтому рано или поздно заняться добычей фосфоритов все–таки придется. Как легко догадаться, его мало кто слушал, напротив, яростно обличали. И давление оказалось эффективным: в конце концов, дабы утишить разбушевавшиеся страсти, власти объявили, что строить шахту не станут.
Нынешние эстонские историки высоко оценивают ту победу, одержанную в 1987 году. "Достигнутый в "фосфоритной войне" успех пробудил народ от длившейся десятилетиями спячки. Он однозначно дал понять, что компартия уже не в состоянии контролировать ситуацию", — вспоминал позднее экс–премьер–министр Эстонии Март Лаар. Некогда популярный в Эстонии политик Юхан Аре, сделавший себе имя на тех событиях, подхватывает: "Победа в "фосфоритной войне" позволила сразу же перейти к следующему вопросу: должны ли мы входить в состав этого союза? Обычная политика Советского Союза получила первый щелчок во время "фосфоритной войны". И этот щелчок так расколол и ослабил Союз, что следующей фазой стала уже "поющая революция" с лозунгом "Свободу Эстонии!".
Действительно, экологические лозунги стали быстро перерастать в требования разрыва с Москвой. Первой ласточкой стала в Таллине 23 августа демонстрация с требованием опубликовать секретные протоколы пакта Молотова — Риббентропа. В сентябре был обнародован проект о переходе Эстонии на экономическую самостоятельность (хозрасчет), что воспринималось началом конца плановой социалистической экономики в отдельно взятой республике. А чуть позже начались молодежные манифестации, на которых вспоминали войну за независимость 1918–1920 гг. против Советской России и открыто носили сине–черно–белый флаг довоенной Эстонской Республики. Советские войска в происходящее не вмешивались, КГБ только отслеживал ситуацию, а неловкие попытки властей помешать этому движению лишь накаляли обстановку.
Уже в 1988–м был создан Народный фронт Эстонии, быстро набравший массовую популярность. Летом того же года Михаил Горбачев сменил непопулярного среди эстонцев консервативного главу эстонской компартии Карла Вайно на Вайно Вяльяса. Ну а тот, чувствуя поддержку и давление народного движения, начал принимать все более радикальные решения и продавливать их в московских коридорах власти. 16 ноября Верховный совет принял "Декларацию о суверенитете", провозгласившую верховенство законов Эстонской ССР над законодательством Советского Союза. Отсюда уже было недалеко и до полного отделения — которое по факту завершилось менее чем через три года.
Учитывая все вышеизложенное, становится понятно, почему в Эстонии и сейчас подают победу в "фосфоритной войне", стронувшую лавину, в качестве крупного национального достижения. Юхан Аре вспоминает: "Мы имеем возможность наслаждаться хорошим состоянием своей природы во многом благодаря тому, что в послевоенные десятилетия удавалось застопорить некоторые чрезвычайно вредные для природы Эстонии крупные проекты. Состояние эстонской природы было бы сейчас совсем иным, если бы мы вели себя в то время так же, как многие среднеазиатские союзные республики или Белоруссия, где отдавали Москве честь и говорили: да, приказ пришел — выполним. Знали, что потом за послушание дадут орден и премию. В Эстонии планировали среди прочего построить атомную станцию, провести нефтепровод через Пандиверескую возвышенность, открыть фосфоритную шахту, расширить сланцевые шахты, чтобы объем добычи достиг 50 миллионов тонн сланца в год. Страшно подумать, как сейчас выглядела бы Эстония, если бы все эти планы осуществились…"
СССР нет — а шахта будет?
Самое интересное заключается в том, что и в Эстонии нынче нет–нет да и заговаривают о возможности добычи фосфоритов. Так, в середине 2020 года эстонский Институт геологии обнародовал итоги проведенного им исследования под названием "Технология обогащения эстонских фосфоритов: отчет о текущей ситуации".
В институте указывают, что мировой спрос на подобного рода удобрения существенно растет, а Эстония обладает крупнейшими запасами фосфоритов в Европе. Однако, учитывая негативное отношение, исторически сложившееся в государстве к перспективе их добычи, исследователи института воздержались от прямых указаний на то, какая именно технология наиболее безопасна и выгодна в местных реалиях. Представитель института Кадрианн Тамм лишь рекомендует провести "масштабное исследование фосфоритов в Эстонии".
Тамм указывает, что население Земли растет — это повышает спрос на продовольствие и соответственно на удобрения. Между тем мировые запасы фосфоритов сокращаются — по некоторым оценкам, они будут исчерпаны в ближайшие сто лет. Ведь фосфориты в природе не очень распространены. Основными их добытчиками являются Китай и США, но они в основном покрывают лишь собственные потребности. Остальной мир использует для получения фосфора марокканскую руду.
Между тем Эстония могла бы очень помочь Европе в этом плане. Правда, эстонские фосфориты характеризуются относительно низким содержанием фосфора — в среднем только 11%. Однако и такого рода залежи обладают стратегической ценностью — и в ближайшие годы она будет лишь увеличиваться. И как знать, не придется ли эстонской общественности через какое–то время вновь выходить на "фосфоритные протесты"?
По примеру соседей
Стоит отметить, что тема экологии широко применялась на начальных этапах обособления от СССР и в Латвии. Здесь национальные активисты вели борьбу с двумя крупными инфраструктурными проектами.
Одним из них был метрополитен в Риге. После обнародования соответствующего проекта в городе развернулись массовые акции протеста под лозунгами "Метро — нет!". Но если к возведению метро толком приступить так и не успели, то работа над гидроэлектростанцией в окрестностях Даугавпилса уже вовсю кипела. Неподалеку от микрорайона Ругели был вырыт огромный котлован, создана почти вся инфраструктура, необходимая для такого масштабного предприятия — проведены железнодорожные пути, налажены необходимые энергетические сети. Сам котлован оборудовали системами повышения и понижения уровня воды.
Весь необходимый уровень работ успели выполнить примерно на 70%. Однако экологи и общественные активисты доказывали, что деятельность ГЭС вызовет не менее чем региональную катастрофу. Так, Дайнис Иванс, ставший впоследствии известным политиком, в 1986 году обратился через газету LiteratUra un MAksla с призывом остановить возведение ГЭС, чтобы не дать затопить заповедную красивую долину реки, сохранить обитающие в ней редкие растения и животных. Власть и степень влияния Москвы стремительно слабели — и в итоге в 1987 году было озвучено решение о прекращении стройки.
Ирония судьбы заключается в том, что уже к концу 90–х, когда политические страсти утихли, тема строительства ГЭС под Даугавпилсом снова всплыла — правда, теперь предлагается выстроить объект меньшей мощности, чем предлагалось изначально. Одним из горячих сторонников строительства ГЭС является, в частности, Янис Лачплесис — бывший мэр Даугавпилса и сопредседатель региональной Латгальской партии. По его мнению, гидроэлектростанция необходима для экономического развития региона. Однако средства на воплощение столь масштабного проекта найти пока не удается…