«‎Это биополитика»: психбольницы в стране ЕС и НАТО были ужасны 0

Еще в середине прошлого века в США и Европе начали говорить о том, что люди, которые попадают в психиатрические больницы, содержатся в крайне плохих условиях и практически полностью лишены своих прав. И о том, что психиатрическая служба нуждается в серьезных реформах. В 60-е годы появились книги философа Мишеля Фуко, вышел роман Кена Кизи "Пролетая над гнездом кукушки". С тех пор в ряде западных стран реформа психиатрии прошла вполне успешно, многие "тотальные институты" были закрыты. Но в России и в некоторых других постсоветских странах до сих пор не изменилось почти ничего.

В Словении этот процесс проходит прямо сейчас, и можно наглядно убедиться в том, насколько сложна такая реформа и почему, несмотря на это, она должна пройти в каждой стране.

После Второй мировой войны Словения входила в состав Югославии, и здесь в психиатрии практиковались такие же методы, как и в других странах восточного блока. Психиатрические учреждения, в том числе институт Храстовец, были фактически изолированы от внешнего мира. Попав в них, многие пациенты оставались там на всю жизнь. Как эта жизнь выглядела, можно увидеть в "Музее безумия", который был создан в закрытом 20 лет назад отделении института Храстовец.

Директор "Музея безумия" Соня Безяк рассказывает, что в институт попадали самые разные люди: "Были люди с инвалидностью. Некоторые с умственными нарушениями. У кого-то были эпилептические приступы. Кто-то не мог говорить или слышать. А некоторые были просто очень бедными людьми, и им негде было жить. Вас привозили, возможно, с небольшой сумкой, с какими-то мелочами. Конечно, все это у вас забирали на входе, после чего вы получали больничную одежду, кровать и правила, по которым теперь управлялась ваша жизнь. Обычно люди больше никогда не покидали это место, они просто жили здесь, пока не умирали".

Вера Шенгелия журналистка и исследовательница, сейчас она преподает в колледже свободных искусств Smolny Beyond Borders. Она очень давно изучает психоневрологические интернаты, пишет о них, борется за права людей с инвалидностью. Когда Вера рассказывает о том, что сейчас происходит в российских ПНИ, она, по сути, одновременно описывает и то, как выглядели аналогичные институты в Западной Европе 60 лет назад:

"Я много потратила времени, чтобы сформулировать, в чем, собственно, ад. Штука в том, что хороших интернатов не бывает. То есть бывает интернат, который выглядит чище и в котором, например, мочой не пахнет. И если сравнивать с интернатом, где грязно и пахнет мочой, то, наверное, можно сказать, что этот интернат лучше. Но это приблизительно как сказать, что бывает концлагерь, где полы чистые, и концлагерь, где полы грязные. Ты сразу понимаешь, войдя в интернат, что происходит что-то противоестественное, что-то ужасное, противоречащее человеческой природе".

"Людям нужно было просыпаться в шесть утра, потому что в это время ночная и утренняя смены совпадали, – рассказывает Соня о распорядке, принятом в прошлом в институте Храстовец. – Их будили и помогали им одеться. Потом был завтрак, а потом спальни запирали, и им разрешалось находиться только в коридорах или в гостиной".

"Что здесь происходит? Глобальное нарушение каких-то очень базовых человеческих норм и принципов, – говорит об институциональной психиатрии Вера. – Вот, например, санитарка одна на 50 человек, и лежачие 50 человек, которым нужно помочь поменять памперс. Когда их так много, у тебя нет возможности сказать: "Здравствуйте, Сергей, я Вера, я сегодня помогу вам переодеться". Я видела, как это бывает: санитарка выдергивает этот памперс, никак с человеком не разговаривает. И так с ним происходит много лет, и очень часто с его детства. Это тело перестает быть твоим, у него нет границ. Его любой человек, любой врач, любая санитарка может прийти и начать трогать, видеть, как оно выглядит без трусов, в трусах, когда ему больно, когда ему холодно. Так у человека умирает собственное "Я". Ты смотришь на человека, даже пытаешься с ним разговаривать – и чувствуешь эту дыру глубиной в космос, бесконечность, и понимаешь, что не можешь ее заполнить никак. И что это какая-то глобальная пустота, потому что из человека вытащили то, что делает его человеком".

"В психиатрической больнице не может быть по-другому, – говорит писатель и активист Андраж Рожман. – Вы можете почитать Фуко. Это биополитика. Такой институт – это часть биополитики, и он не может быть другим".

Мишель Фуко был одним из самых заметных сторонников так называемого движения антипсихиатрии, которое появилось в странах Западной Европы после Второй мировой войны. Вот как об этом движении рассказывает Вера Шенгелия: "Что важно – оно появилось внутри профессионального комьюнити врачей. Это такая была критика изнутри. Это была критика власти, критика слева: кажется, у психиатра гораздо больше власти, чем, не знаю, у гастроэнтеролога. Ну потом и до гастроэнтерологии, конечно, добрались. Это было движение людей с инвалидностью за свои собственные права, когда они говорили: "Давайте не вы, врачи, не вы, чиновники, будете решать, что мы будем делать. А давайте вы спросите у нас, собственно, какой жизнью мы хотим жить".

Институт "Дом на Красу" расположен неподалеку от границы с Италией, на юго-западе Словении. Здесь при финансовой поддержке ЕС проходит процесс так называемой деинституционализации. "Дом на Красу" в ближайшей перспективе должен быть закрыт. Люди постепенно готовятся к более независимой жизни и переезжают в дома с сопровождаемым проживанием или арендованные квартиры. У каждого должна быть своя отдельная комната, но есть социальные и медицинские работники, которые в зависимости от состояния и потребностей жильцов дежурят там постоянно или периодически их посещают. Такая модель помогает людям постепенно адаптироваться к самостоятельной жизни и восстанавливать связи с миром.

"Мы стараемся установить связь с местным сообществом, чтобы люди, которые у нас живут, выходили работать с другими людьми и становились частью общества, а не оставались изолированными, – объясняет директор института Горан Блашко. – Если оглянуться на прошлые годы, то к нам относились с определенной настороженностью, ведь это большое учреждение в такой маленькой деревне, как Дутовле. Но, честно говоря, нам удалось преодолеть этот страх, хотя он не исчез полностью. Мы много общаемся с соседями, с местными жителями, рассказываем им о наших проектах. Приглашаем в наши жилые блоки и так далее. Мы стараемся сотрудничать с ними как можно больше. Также мы объясняем, что это часть процесса нормализации – выходить в местное сообщество, ходить в кино, библиотеку, магазин или куда-то еще. Так люди начинают жить нормальной жизнью".