Поддержку онлайн-дискуссии оказал владыка Вениамин, митрополит Минский и Заславский, Патриарший экзарх всея Беларуси.
Раздвоенная воля
– Русская литература настолько укоренена в православии, что можно по ней изучать православную антропологию. Потому что предметом литературы является человек и какие-то вещи, которые узнаем, читая учебник по антропологии, по устройству человеческой души, борьбе со страстями, мы можем найти, как иллюстрации, подтверждения в самой русской литературе.
Как один из героев Достоевского, Иван Карамазов, говорит: «Красота – это страшная сила, тут дьявол с Богом борется, а место битвы – сердце человеческое».
Есть какие-то такие кардинальные вещи, не познав которые вообще ничего не понимаешь о человеке. У Достоевского в «Идиоте» встречается герой Келлер. Он приходит к князю Мышкину и начинает ему говорить, что хочет рассказать про свою жизнь, хочет ему поисповедоваться, а князь Мышкин чувствует своего собеседника и спрашивает – а не хотите ли вы у меня одолжить денег? Тот говорит – да, но у меня, говорит, это двойные мысли, потому что я действительно хотел бы вам поисповедоваться. Но у меня постоянно крутился еще вопрос «а не занять ли у него денег?».
Вот этакие двойные мысли, конечно, очень характерны для расколотого грехом сознания человека. И это замечательно описано еще апостолом Павлом: «Ибо знаю, что не живет во мне, то есть в плоти моей, доброе, потому что желание добра есть во мне, но, чтобы сделать оное, того не нахожу. Доброе, которого хочу, не делаю, а злое, которого не желаю, делаю. Если же делаю то, чего не хочу, уже не я делаю то, но живущий во мне грех. И так я нахожу закон, что, когда хочу делать доброе, прилежит мне злое, ибо по внутреннему человеку нахожу удовольствие в Законе Божьем, но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего, и делают меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих».
И вот это раздвоение, эта раздвоенная воля, о которой писал еще преподобный Максим Исповедник, воля природная и воля избирающая, раскалывают единую волю на две. Собственно, вот тут лежит корень человеческого греха. Потому что, как тот же Максим Исповедник говорил, «грех – это извращенное пожелание воли, ложный выбор».
Мы видим в русской литературе эту борьбу между добрыми началами и желаниями добра, любви к Богу, с одной стороны, а с другой – вот это страшное сопротивление ветхого, грешного человека. Это можно проследить по множеству произведений и, мне кажется, это должно и лежать в основе нашего образования, нашего постижения мира. Потому что это закладывает сразу то, что называли греки эпистома, но мы называем эпистема – механизм, при помощи которого мы интерпретируем события. Это как бы ключ к пониманию и смысла жизни, и смысла происходящего.
Грешный царь Давид
– Русская литература, конечно, христианская и православная. Даже если в ней не изображены ни храм, ни батюшка или речь идет о совершенно светской жизни, там герои не ходят в церковь, не подступают к таинствам, тем не менее сам дух этой литературы, конечно, православный.
Есть несколько пунктов таких контрольных. Прежде всего, это отношение к слову. За словом в русской литературе стоит реальность, оно не блудное и не праздное. Это не симулякр (имитация). Это слово такое: «Веленью Божьему, о муза, будь послушна». Это слово, которое произнесено со властью, за которым открывается целый мир. Второе – это, конечно, отношение к человеку. Потому что человек – это бесконечная глубина, это «дьявол с Богом борется», это две бездны сошлись, это не винтик, не механизм сюжетный.
Безусловно, это отношение ко греху. Вы знаете, что и Священное Писание повествует о грехах, там полным-полно грешников, и даже замечательный, прекраснейший царь Давид приложил грех ко греху, когда соблазнил чужую жену, а потом послал ее мужа на верную гибель.
Так что Библия совершенно не обходит это стороной и ничего не высветляет в человеческой истории. То же самое и в русской литературе. Единственное, что в русской литературе нет смакования греха, грех наказуем.
Если мы посмотрим, как выстроено художественное произведение, увидим, что грех ведет к разрушению человека – к бездне безумия или самоубийству, или к краху какому-то человеческому. Ну и последнее – конечно, это тема промысла Божьего, которому мы тоже учимся, читая русскую литературу. И, безусловно, если прочитать всего Пушкина подряд, даже, может быть, не столько стихи, сколько его прозу, драматические произведения, статьи, увидим, что тема промысла Божьего у него центральная.
«Православная оптика»
– Русская литература всегда была очень близка нерву политическому, но и религия недалеко отходила. И сейчас, в наши дни очень много попыток заставить священника высказать свое отношение к чему-то. Постоянное обращение к поэтам, писателям – с кем же вы, мастера культуры? Как вы отвечаете на этот вызов? Как относитесь к попыткам постоянно политизировать как религию, так и литературу?
– Конечно, тут две стороны. Действительно, русская литература всегда на себе несла крест социальности. Там какой-нибудь представитель искусства для искусства – это просто одна из красок. И Фета за это очень упрекали, даже Достоевский упрекал. Он говорил, что, если бы было потрясение, ну, скажем, Лиссабонское землетрясение, а Фет в этот момент написал бы «Шепот, робкое дыханье...», это был бы вообще безнравственный поступок.
С другой стороны, жизнь в России очень политизирована. Но мне кажется, что, поскольку мы православные люди, у нас есть «православная оптика». Мы на все это должны смотреть через призму евангельской истины. Это, конечно, делает нас свободными от политического детерминизма, от этого падшего мира. От этого не то что можно уклониться, но можно найти такой взгляд, когда ты видишь, что происходит, и смотришь на это сквозь другие стекла, другими глазами.
Скажем, Достоевский, который наблюдал зарождение террористического движения, Бакунина и т. д., и написал роман «Бесы». Он приводит эпиграф, когда Господь пришел в землю Гадаринскую и изгнал бесов из человека, и те просили его, чтобы он их вогнал в свиней, и эти свиньи в безумии ринулись в море. Практически он дал ответ на эту политическую ситуацию с точки зрения Евангелия.
И это такой ответ, который применим к очень многим политическим ситуациям. Мы видим людей, которые действительно такие, будто в них какие-то инородные существа вселились, они совершенно лишаются любого здравого смысла и, конечно, не очень хорошо закончат.
Святые в роду
– Олеся Александровна, вы не только поэтесса, писатель, но и матушка, супруга священника Владимира Вигилянского, человека очень известного, и не только в православном мире, не только в научных кругах Москвы. Ныне он настоятель храма Святой великомученицы Татианы при МГУ, долгое время был пресс-секретарем Святейшего Патриарха Алексия II. Каково это – быть человеком творческим и матушкой?
– У меня это получилось очень органично. Я вообще была счастлива, когда мужа рукоположили. Но я была уже человеком взрослым, зрелым, 39 лет. У меня уже был фундамент, до этого я 19 лет ходила в храм, живала при монастырях.
Если бы я была моложе и речь шла о моем поэтическом, литературном становлении, может, мне было бы это сложно совместить. А тут литературная деятельность уже была частью меня самой, моей жизнью. И за это, безусловно, невероятная благодарность Господу.
Думаю, что это произошло чудесным образом. Потому что несколько лет назад совершенно случайно выяснилось, – моя дочь открыла это, – что в роду у моего мужа был святой, причем потрясающий, сомолитвенник преподобного Серафима Саровского, его современник. И святой Серафим посылал к нему людей, которые жили поблизости. Это святой праведный Алексий Бортсурманский. Он не монах, не мученик, в миру Гнеушев его фамилия.
Его должны были канонизировать вскоре после преподобного Серафима, которого канонизировали в 1903 году. Но не успели – началась Первая мировая война, потом революция, потом советские времена. И в конце концов он был канонизирован только в 2000 году. Он был местночтимый святой, еще не канонизированный, но уже какие-то происходили чудесные вещи. А после этого, уже когда моя дочь его открыла и стала восстанавливать храмы на его родине, набрала огромное количество свидетельств чудесного вмешательства, чудесной помощи святого преподобного Алексия Бортсурманского. Поэтому я думаю, что тут было еще и свыше благословение.
Дух мирный
– Что сегодня происходит в России – возрождение духовности или победное шествие либерализма?
– Конечно, происходит чудовищное переформатирование человеческих мозгов, с одной стороны. А с другой – как тот же преподобный Серафим сказал – спасайся сам, тысячи вокруг тебя спасутся.
Мне, конечно, очень жалко эпоху, которую я застала еще в церкви, когда стала очень активной прихожанкой. Это был 1980 год, наверное. И вот с 80-го до 90-го, когда это было еще полузапрещено, когда еще писали доносы, если человек покрестится или обвенчается, была потрясающая полутайная церковная жизнь. Когда интеллигенция стала приходить в церковь, из этой интеллигенции людей с горячими сердцами рукополагали в священники или они принимали монашество. Это была потрясающая эпоха, было много духовных очагов, много духовных личностей, мы их называем старцами, и от них действительно исходил какой-то ореол святости.
Скажем, архимандрит Кирилл Павлов. Или архимандрит Павел Груздев, который юродствовал, или архимандрит Серафим Тяпочкин. Он и отец Павел Груздев сидели по 20 лет в лагерях, они лагерники старые, знали, что почем. И были великими молитвенниками и прозорливцами.
Отец Кирилл Павлов прошел войну и на войне каким-то чудом в полуразрушенном доме нашел Евангелие, прочитал его впервые, потому что до этого был советским школьником, советским человеком, и тут же уверовал в Христа. Это были люди – столпы веры. Причем их было много, они были рассеяны по России, можно было к одному поехать, к другому. Был отец Иоанн Крестьянкин, отец Адриан в Печорах, который изгонял бесов. И можно было дивиться на этих людей, учиться у них.
Когда у меня была духовная нужда, я ходила к отцу Кириллу Павлову. И вот около него происходила абсолютно патериковая история. Когда монахи и пустынники приходили к старцу, все задавали вопросы, а один молчал. И его спрашивает старец, почему он молчит. А тот отвечает – мне достаточно быть около тебя.
Достаточно просто находиться около отца Кирилла, и все становилось на свои места. Потому что такой от него мирный дух исходил.
Что сейчас творится? Знаете, я не очень хорошо понимаю, что делается сейчас в провинции, потому что я по-прежнему общаюсь со своими друзьями, у которых огромный опыт церковной жизни, которые совершенно наши… Но меня, конечно, очень огорчают случаи отпадения от церкви. Даже среди священников, которых рукоположили, они, может быть, даже семинарию окончили, где-то служат, потом вдруг – бац – он говорит, что я больше не хочу быть священником, а хочу быть коучем. Вот для меня эта ситуация абсолютно непонятная…
Мне кажется, нужно заниматься собой, своим путем, своими отношениями с Господом, потому что если ты Ему откроешь сердце, Он тебе обязательно подскажет, что тебе нужно делать и куда идти. Иначе это был бы идол, которому мы молимся, а он нам ничего не отвечает. Нет, он нам отвечает, через наши обстоятельства жизненные, через людей, как Христос говорит в Евангелии – «наблюдайте, как вы слушаете», потому что иногда этот ответ приходит нам совершенно неожиданно, от людей, которые даже не подозревают, что они нам отвечают на наши внутренние вопросы.
Наталья ЛЕБЕДЕВА.
«Мы видим в русской литературе борьбу между добрыми началами и желаниями добра, любви к Богу, с одной стороны, а с другой – страшное сопротивление ветхого, грешного человека. Это можно проследить по множеству произведений и, мне кажется, это должно и лежать в основе нашего образования, нашего постижения мира».
«Христос говорит в Евангелии – «наблюдайте, как вы слушаете», потому что иногда ответ приходит нам совершенно неожиданно, от людей, которые даже не подозревают, что они нам отвечают на наши внутренние вопросы».