В турагентстве Глубокского района деревню Мосар называют белорусским Версалем. Здесь благодаря ксендзу–прелату Юзефу Бульке, служившему в костеле Святой Анны, появились красивейший дендропарк, Аллея и Музей трезвости. А сама деревня превратилась в островок, где спиртное совершенно официально — под строгим запретом. И хотя с тех пор, как непримиримый борец с пьянством Юзеф Булька завершил свой земной путь, прошло около двух десятков лет, но привитые им традиции трезвости селяне чтут до сих пор.
Впервые поселение Мосар упоминается в 1514 году. Наибольший след в истории деревни оставил графский род Бжестовских. В конце ХVIII века Роберт и Анна Бжестовские построили здесь белокаменный двухэтажный дворец и костел. В Мосаре даже гостил король Польши Станислав Август Понятовский — как любитель старины участвовал в археологических раскопках. Дворец был уничтожен во время гражданской войны.
А костел Святой Анны действовал и во время войны, и после нее, и поныне, несмотря на попытки властей закрыть его. После возвращения из сибирской ссылки и до 1961 года в Мосаре служил ксендз Михал Сухаревич. Затем у прихода не было постоянного настоятеля, но верующие все равно собирались в храме.
Борьба с пьянством началась с того, что настоятель костела Юзеф Булька для своих прихожан и всех жителей этой деревни самолично установил сухой закон. С многолетними привычками селян боролся беспощадно. Убеждал: вера в Бога и алкоголь несовместимы. Он не пускал в костел тех, кто пьет. И с категоричностью в голосе ставил условие: "Если ты пьешь, значит, плохо смотришь своих детей, а потому я с таким человеком не будет общаться!"
У него в костеле лежала книга, где каждый верующий, который выпивает, пусть даже только по праздникам, подписывался: "Я не буду пить сегодня, не буду пить неделю, месяц". По сути — давал обет. И он его выполнял, потому что боялся Бога. Но больше боялся Бульку. А Булька, были уверены прихожане, знает об их жизни все. Одних только расписок сельчан о добровольном отказе от спиртного накопилось на целую энциклопедию трезвости. Но главный экспонат хранится в "запасниках" — это обещания сельчан, заверенные в сельсовете и подкрепленные гербовой печатью, хоронить близких без спиртного. Иначе Булька отказывался читать прощальную молитву над усопшим, если тот при жизни хоть раз встречался с ксендзом во хмелю.
Пьяных на улице в Мосаре не увидишь. Никто здесь не гонит традиционный самогон. Никто им не торгует и даже по традиции не рассчитывается за помощь в выполненных по соседству работах. Самогонные аппараты сдали в музей, расположенный рядом с костелом.
В Мосаре вашему корреспонденту уже доводилось быть 10 лет назад. Запомнился бесконечный поток посетителей, яркие краски цветов, восторженные возгласы детворы у вольеров с барашками, страусами, индюками и другой живностью. Но и теперь, когда Юзефа Бульки уже нет в живых, клумбы у костела по–прежнему пестрят цветами. И экскурсовод Мария Ткаченок все так же водит гостей и туристов, пораженных красотой. Единственная новость — костел и его территория стали филиалом Глубокского историко–этнографического музея.
— За костелом, — рассказывает Мария Ткаченок, — остались закреплены лишь 2 гектара земли, а остальные 16 гектаров парка теперь принадлежат районному отделу культуры. Так перед смертью распорядился ксендз Булька. Он с огорчением осознавал, что население деревни стареет и сокращается — за последние 30 лет уменьшилось с 500 до 350 человек. В центре деревни теперь есть волейбольная площадка, возле костела криницы почищены и оборудованы подходами и навесами, к ним проложены аллеи, в прудах цветут лотосы, плавает рыба. На холме установили многометровый крест, скульптуры святых, камни у подножья, арку.
Есть в Мосаре и музей старины, где хранятся настоящие раритеты: например, бильярд XVIII века. В Белоруссии таких только два осталось — здесь, в Мосаре, и в Несвиже.
— А зона трезвости продолжает действовать? — интересуюсь у Марии Романовны.
— Эту идею сельчане поддержали еще при жизни Бульки, и до сих пор остаются ей верны. Десять лет назад в Мосаре было шесть семей, где из–за пристрастия родителей к алкоголю их лишили родительских прав. Сейчас осталось только две проблемные семьи. Сказать, что все в Мосаре вдруг стали трезвенниками, было бы неверно — люди остаются людьми, которым ничто человеческое не чуждо. Ведь и свадьбы здесь играют, и похороны проводят не "всухомятку".
— В Мосаре два магазина, есть еще киоск перед костелом. Спиртного там не продают, — рассказывает краевед из райцентра Глубокое Владимир Скрабатун. — Да вот и первый магазин, пойдем, убедимся!
Магазинчик небольшой, беленький, чистенький. Ассортимент обычный для сельских магазинов — всего понемногу: несколько сортов колбасы, хлеб, конфеты, консервы, овощи, шампуни, масло, стиральные порошки. В магазине я поинтересовался у продавщицы, действительно ли она не продает спиртное. За недоверие та обиделась и предложила проверить склад: "Самый крепкий напиток — квас!"
— А это что? — цепляют взгляд два холодильника, на которых красуются названия известных пивных брендов.
— Пиво? А говорите, алкоголь не продают!
При ближайшем рассмотрении оказывается, что один "пивной" холодильник заполнен молоком и йогуртами, а другой — минералкой и прочими безалкогольностями.
— Так у вас и взаправду тут спиртного нет! — выражаю удивление покупателям — двум пожилым женщинам и невысокому мужичку.
— Нету, нету, — охотно кивают бабулечки.
— И что, люди не пьют, раз водки нету?
— Кто закодировался, тот и не пьет, — объясняют они и рассказывают, что местные выпивохи ходят за спиртным в соседние деревни. До одной три километра, а до другой и вовсе рукой подать — километра не будет.
В это время один из покупателей начал возмущаться: "Ненормально, если мужику после бани выпить хотя бы пива не получается!" Ну да, в Мосаре не получается — сухой закон. За "бамбэлой" (так здесь называют бутылку плодово–ягодного вина) или за "кирпичиком" (вино в тетрапаке) придется в соседнюю деревню идти. Не каждый согласится на такой подвиг!
Продавец Диана Волк признается, что здоровый образ жизни односельчан ощутимо бьет по ее карману: "Без самого ходового товара выручки никакой. А значит, и зарплата х..овая!"
— Государство с пьянством боролось — и не побороло: никто не перестроит человека, как был пьющим, так им и останется, — убежден житель деревни Стас Апетёнок. — Хоть бы сухое вино разрешили продавать. А то даже в праздник выпить ни себе, ни людям нечего, перед гостями неудобно.
Из одного магазина отправляемся в другой — в соседнюю деревню, куда, по словам местных, и бегают алкоголики за опохмелкой. Впрочем, "бегают" — сильно сказано.
— Тут по утрам такие картины наблюдать можно, — рассказывает краевед Скрабатун. — Идут мужики с посохами, стонут, за спины держатся. А назад почти бегут, посохи побросали. Свой "крестный путь" у них…
Соседняя деревня называется Луцк–Мосар. До нее три километра — своеобразный радиус трезвости. На машине мы проскакиваем это расстояние за несколько минут и успеваем как раз к закрытию магазина. Крохотная торговая точка, оборудованная в бывшем когда–то жилом доме, работает до полудня. Дольше нет резона, объясняет продавец Алена Мурзич — в самой деревне от силы три десятка жителей наберется, в основном старики. Тем не менее на верхней полке в магазине стоит шеренга разнокалиберных бутылок с алкогольными напитками.
— Если в Мосаре снова начнут продавать алкоголь, я могу без работы остаться, — признается она. — Наши–то бабушки план магазину не сделают.
Сегодня в Мосарском приходе новый ксендз Марат. Он вспоминает:
– Когда мне сказали о назначении в Мосар, я почувствовал трепет, даже испуг. Подумал: а что я буду там делать? Тогда сказал ксендзу–прелату Франтишеку Киселю, который руководил Витебской диоцезией: "Наверно, вы шутите?" Думал, что Мосару нужен ксендз, который не только знает, как вести службу в костеле, но и разбирается в цветоводстве. Но меня успокоило, что дендропарк передали районным властям и им теперь занимаются специалисты. Мое же главное дело теперь — душепастырство, мне нужно вести людей к Христу.
– И как вам тут служится в этом непростом месте?
– Мосар мне многое дал. Самое трудное для меня как ксендза и как человека пришло именно здесь. Прикипел душой и сердцем! Не хочу уже отсюда никуда уезжать. Конечно, жители Мосара хоть редко, но выпивают, мы же не в пустыне живем. Кто хочет, найдет бутылку, — продолжает тему ксендз Марат. – Проблему пьянства не решить одним запретом на продажу спиртного. Наши люди не бросят пить, пока алкоголь не перестанет быть одной из ведущих статей дохода в экономике государства.
Ксендз с грустью отмечает, что белорусская деревня вымирает: в Мосаре в прошлом году было 40 похорон и всего три крещения. Зато, говорит, наконец по заповеди Бульки начал приживаться обычай трезвых поминок:
– Раньше похороны были "маленькой свадьбой". Только что к свадьбе готовиться надо, а похороны почти всегда происходят внезапно. И ксендзов чуть на вилы не поднимали за то, что не разрешали поминальный стол со спиртным. Кричали: "У нас такая традиция!" Да не было никогда такой традиции у католиков! И эту так называемую традицию все же переломили — люди уже не покупают на похороны ящики водки.
А у заведующего культурно–дендрологическим комплексом Сергея Лавриновича — свои проблемы:
– Не хватает техники, чтобы ухаживать за территорией. У нас есть две ручные газонокосилки и два триммера. А раньше я обходился обычной косой–литовкой. На добрый лад тут, конечно, нужен трактор, хотя бы маломощный, какие делают на Минском тракторном заводе. Бывает, что, как говорят, рук не хватает. Недавно у нас был субботник, на который из райцентра приехали более ста человек во главе с председателем райисполкома. Посадили тогда саженцы дубов, много чего отремонтировали.
Сами мосарцы называют свою деревню "зона". Сокращенно от "Зона трезвости". Еще при жизни ксендза ходили необычные истории, как он борется с алкоголизмом, а после его смерти эти истории и вовсе превратились в легенды.
– Едет ксендз по деревне, смотрит, лежит пьяный. Не поленится, выйдет из машины, ощупает человека — живой ли. Если найдет бутылку — разобьет. А выпивохе скажет: "Завтра придешь ко мне, я тебе деньги за нее отдам. Только не пей больше", — рассказывают местные.
Населенный пункт Мосар гордо держит свой "трезвый" статус — как флаг. Просьба не пить распространяется не только на местных жителей, но и на гостей.
На первый взгляд, жизнь в Мосаре обычная. Но, если вглядеться в лица людей, она какая–то особенная. Может, это оттого, что в порядке эксперимента не увенчались успехом мои тщетные попытки сотворить провокацию и купить местного самогона? Мосар сложно назвать "белорусской деревней" в обычном понимании. Здесь ничто не говорит о разрухе и бесхозности. Повсюду цветы. На улицах ни одной бумажки — везде стоят урны. Жизнь Мосара возродилась в костеле. А между костелом и вечной бедой деревни — водкой — образовалось противостояние. На мой взгляд — со знаком плюс в сторону трезвости.
Рига — Мосар — Рига