Доктор исторических наук, сотрудник Латвийского института истории ЛУ Андрей Гусаченко рассказал порталу bb.lv о недавно вышедшей книге "Русские в истории Латвии. Когда, как и почему?"
— Как родилась идея вашей работы, почему у нее такое интересное неакадемическое название?
— На самом деле я не руководитель данного проекта, я один из авторов коллективного научно–популярного издания, а автором идеи и ее двигателем является журналист и публицист Марис Зандерс. Под его руководством в издательстве Aminori уже вышел целый ряд книг серии "Мифы и версии Латвийской истории".
В достаточно провокативной форме, иногда с нотками сарказма, Марис задает историкам зачастую спорные и неудобные, но чрезвычайно интересные вопросы. Это своего рода углубленные интервью в рамках определенных тематических направлений.
Нарратив изданий, как правило, выдержан в достаточно читабельной форме, дабы не перегружать неискушенного читателя, но в то же самое время схематично раскрыть суть вопроса. Автором названия коллективной работы также является Зандерс, а посему и название такое, неакадемическое, нестандартное и, если угодно, провокативное.
— Как вы распределили тематику в столь многочисленном авторском коллективе?
— Уже в одном из предыдущих выпусках серии Зандерс и его тогдашний визави др. Мартиньш Минтаурс пришли к выводу, что, несмотря на всегда актуальный "русский вопрос", в нашей историографии безумно мало обобщающих публикаций о русских в Латвии, особенно касаемо межвоенного периода. Дискутируя на страницах книги, Зандерс так и написал, что, пожалуй, наиболее активно из современных историков "русскую тему" изучает Гусаченко, но акцентируя внимание на т. н. "белом факторе". Так оно и есть.
Прошло время, Зандерс пришел к выводу, что было бы весьма неплохо выпустить некое коллективное научно–популярное издание, которое могло бы помочь разобраться в запутанной и окутанной стереотипами истории русских в Латвии. Понятно, что издание не всеобъемлющее, а скорее попытка описать часть ключевых моментов истории данной тематики по определенному хронологическому принципу. В организованный Зандерсом коллектив вошли доктора истории Андрис Шне, Гвидо Страубе, Надежда Пазухина, Мартиньш Минтаурс и я.
Темы он распределил в хронологической последовательности. В интервью с доцентом факультета гуманитарных наук Латвийского университета Андрисом Шне в главе "Не было ни славянской власти, ни православия. XII–XVI вв." рассматривается период "из варяг в греки", т. е. с раннего Средневековья, проблематика зарождения экономических, политических и культурных контактов местных племен с восточнославянскими соседями.
Во второй главе "От хитрого невмешательства до русификации. XVII–XIX вв." собеседник Зандерса профессор Гвидо Страубе рассказал о влиянии Московского царства, затем Российской империи на территории современной Латвии, взаимодействии остзейских немцев с монархией и метаморфозах этих отношений под влиянием объективных и субъективных факторов.
В следующей главе "Свои среди чужих и чужие среди своих. Старообрядчество и православие в Латвии" ведущий научный сотрудник Института философии и социологии Латвийского университета Надежда Пазухина освещает историю старообрядчества в Латвии, объясняя причины появления старообрядцев на этих землях. В рамках дискуссии отдельное внимание уделяется гонениям, которым старообрядцы подвергались в Российской империи, и роли православной церкви в данном контексте. Особое внимание уделено значимым личностям, связанным со старообрядчеством в Латвии, их вкладу в религиозную и культурную жизнь региона.
Отдельное внимание в книге уделено взаимодействию русской и латышской интеллигенции — этому вопросу посвящается глава "Как в Российской империи оставаться латышами". В рамках дискуссии доцент факультета гуманитарных наук Латвийского университета Мартиньш Минтаурс анализирует, как латышская интеллигенция в конце XIX — начале XX века сумела сохранить идентичность, противостоя влиянию русской и немецкой культур, а также ассимиляции.
Наконец, в последней главе Зандерс интервьюирует научного сотрудника Института истории Латвии Андрея Гусаченко, т. е. меня. Наша дискуссия вылилась в сто с чем–то страниц, на полях которых обсуждаем "Разнообразные оттенки белой эмиграции в межвоенной Латвии". Как следует из названия главы, главным объектом нашего внимания стала проблематика "белых эмигрантов", русского антибольшевистского движения, а также причастным к данному обществу людей и их вклад в развитие Латвии. Отдельное внимание мы уделили т. н. "латвийской бондиаде", взаимодействию бывших белых офицеров с латвийскими и иностранными спецслужбами.
— Хотелось бы узнать ваше мнение — если оглянуться на 100 лет назад, какая часть русских Латвии была "белой", а какая "красной", и как это соотношение поменялось с 1925 по 1940 год?
— Основная масса русского населения являлась политически индифферентной. Политически и социально активные русские, конечно, делились. Рига была более "белой", Латгалия тоже не "красной", но — "розовой", в то же время в своей массе антибольшевистской, но симпатизируя социалистическим идеям. Во время диктатуры Улманиса Латгалия стала заметно леветь…
— На ваш взгляд исследователя — какой резонанс в местной русской среде те драматические события, которые имели место в СССР в 1930–е годы: голод, массовые репрессии, войны с Польшей и Финляндией?
— Нужно понимать, что существовал достаточно плотный железный занавес, который был прозрачен для русской интеллигенции, которая хотела понять, что происходит за Зилупе, и стремилась оценивать события и советскую пропаганду критически. Основная масса зачастую охотно велась на советскую пропаганду о "стране, где так вольно дышит человек". Кое–что напоминает, не правда ли? С той лишь разницей, что телеканалов с Соловьевым и Ко ни у кого не было.
Стоит заметить, что во время диктатуры свобода слова прессы также была сильно ограничена, особенно касаемо вопросов "молота и наковальни", т. е. СССР и третьего рейха, дабы не портить с ними отношения. Однако, как известно, в итоге попали и под молот и под наковальню, и снова под молот.
— Как вы думаете, почему в книге–перечне выехавших в Германию граждан Латвии так много людей с фамилией Иванов?
— Очень много остзейцев русифицировались, являясь немцами лишь по происхождению. Осознавая приближающуюся катастрофу, они ворошили пожелтевшие документы, дабы доказать свою немецкую ДНК или хотя бы "воду на киселе", чтобы выехать из Латвии.
— Мне довелось общаться с теми, кто ходил в школу в конце 1930–х, рассказывали — они уже тогда на пении разучивали советские произведения. В кино шел "Петр Первый". Значит, Улманис допускал "мягкую силу" Кремля?
— Скорее не хотел дергать тигра за усы и пытался лавировать, надеясь на статус нейтральной державы. А советские песни, кино, литература всегда были доступны, так как ЛР была и есть демократическое государство. Другое дело, что поток шел только в одну сторону — обратно его отсекал железный занавес. Хоть и сам термин появился только благодаря красноречию Черчилля в первые послевоенные годы.
— Не премину задать вопрос о вашем отношении к альтернативной истории. Задавались ли вы вопросом, что было бы в случае сохранения независимости в 1940 году?
— Да, конечно, но это настолько широкая, глубокая и интересная тема, что требует как минимум отдельного издания.
— Желаю вам его осуществить!
