Латвийский капитан идет на помощь: ведь так не бывает на свете, чтоб были потеряны дети 0 1035

Он приходил на помощь капитанам судов при швартовке и постановке на якорь в портовой акватории. А также, будучи старшим лоцманом, осуществлял проводку самых крупнотоннажных судов при входе в Рижский порт и выходе из него. Сегодняшние истории описывают события, произошедшие в различных ситуациях на разных судах.
Дали по медали!

Было это в 1987 году. Ранней весной.

Напротив Андреевской гавани в ожидании причала стоял на якоре теплоход. Поставили его ближе к мостам, вдали от Экспортного района порта, где оживленное движение судов.

Но вот освободился нужный причал, судно подготовилось к съемке с якоря, перевели в соответствующий режим машинное отделение, с борта теплохода спустили штормтрап. Ожидали лоцмана. Именно на это судно я направлялся на лоцманском катере. Наступил вечер. Темнело в начале весны рано.

Мы уже подходили к стоящему на якоре теплоходу, когда капитан лоцманского катера изменил курс и направил его ближе к берегу. Причиной этому явился обращенный к команде катера взволнованный голос диспетчера порта:

— На оторванных от берега льдинах находятся дети! Их несет к устью Даугавы, может унести в море. Ребята, делайте, что можете, спасайте пацанят!

Лоцманский катер направился в район, указанный диспетчером. Его мощный прожектор своим лучом обследовал поверхность реки далеко вокруг. В результате обнаружил несколько небольших льдинок, на которых находилось — где по одному, где по двое — терпящих бедствие мальчишек.

Капитан Язеп Дзенис.

Конечно, в этой ситуации главным была работа капитана. Надо было подойти к льдине так, чтобы не расколоть ее и чтобы не дать ребенку утонуть. Действия капитана были достойны восторга! Он действовал просто ювелирно. Луч прожектора выхватывал из темноты очередную льдину, лоцманский катерок словно приклеивался к ней.

Матрос–моторист катера и я стояли у борта со спасательным кругом наготове и принимали перепуганных детей на палубу катера. Им надо было подняться пару ступенек по небольшому переносному трапу. Таким образом мы отловили всех шестерых десяти–одиннадцатилетних мальчишек и доставили их на причал Андреевского района. Там уже ожидали нашего подхода машины скорой помощи и милиции.

Высадили мы этих детишек и направились к ожидавшему меня штормтрапу, спущенному с борта теплохода, я взобрался на его палубу и поднялся на мостик.

Прошло немного времени — и это судно стояло у причала.

Вскоре за заботами–хлопотами это событие подзабылось. Ну, только какие–нибудь пару дней после спасения пацанов тема эта еще всплывала в разговорах. Правда, вечерняя газета "Ригас Балсс" осветила его статьей с долей корреспондентской фантазии. В ней говорилось, что на катере спасенных встретили радушно и напоили горячим чаем. Какой там чай! Надо было скорее доставить мальчишек на берег. Единственное, чем мы "угостили" их — это крепкие морские выражения.

Прошло месяца два. И вдруг меня вызывает капитан порта и сообщает, что капитану лоцманского катера, мне и матросу–мотористу надо тогда–то и тогда–то явиться в Верховный Совет республики и получить награды. По прибытии в ВС нам выдали по медали "За спасение утопающих" — в соответствии с указом Президиума Верховного Совета Латвийской ССР — от имени Верховного Совета СССР.

Прыжок Рыжика

В семидесятых годах прошлого века, когда я трудился старпомом на пароходе "Балашов", ко мне в одноместную каюту подселился еще один жилец. Но я не возражал, так как был он дружелюбным и весьма симпатичным! А как иначе? Это был судовой пес Рыжик. Правда, такая кличка с уменьшительным суффиксом мало подходила этому мощному созданию, явной помеси овчарки и бульдога. Но нрава он был доброго.

Рыжик старался помочь мне всем. Например, когда я и боцман совершали утренний обход по судну, пес с охотой присоединялся к нам и старался убедиться, что на судне все в порядке.

Пароход "Калуга".

На стоянках в портах Рыжик отправлялся в "увольнение", естественно, не спросив разрешения. И, как правило, возвращался на судно вовремя, точно к отходу. Правда, иногда ненадолго задерживался и судно его ждало.

Стояли мы как–то в порту Алжир. Пес, недолго думая, отправился на берег. Ох, и погонял он в тот день сухопутных портовых собак! Носился от причала к причалу. Но слишком увлекся, а у нас вдруг — перешвартовка на другое место. Конечно, если бы судно выходило в рейс, его не бросили бы. Но Рыжик не догадывался, что мы не отправляемся в море, а лишь переходим к другому причалу.

Прибегает пес к месту, где только что стояло судно, а "Балашов" уже отходит от причала. И хотя он совсем недалеко, но борт высокий — до него не допрыгнуть! Ох, как не хотелось Рыжику оставаться в африканском порту!

И что же он предпринимает? Не поверите! Я и сам не поверил бы, но увидел ведь все своими глазами.

Тут же на причале стоял портовый подъемный кран. Пес быстро взбирается по немного наклонному скоб–трапу на первую площадку крана, а оттуда метко прыгает вниз — и оказывается прямо на палубе "Балашова"!

Цветок старпома

В конце семидесятых я принимал дела у старпома на пароходе "Калуга". В его каюте над письменном столом был укреплен цветок — декоративная березка. Была эта березонька дохленькая–дохленькая, и уходивший на выходные старпом, передавая мне дела, попросил: — Видишь, какая эта березка неуверенная. Береги ее, не забывай поливать. А главное — смотри, не кури в каюте, пожалуйста!

А я курил в то время, как паровоз. Писанины у старпома много. Сижу за столом, работаю. И как не покурить? А березка была надежно закреплена на случай качки. Так что же, каждый раз перед тем, как усесться за стол, мне эту березку надо отвязывать и выносить из каюты? Вот не хватало! Сижу — и смолю. Правда, порой думаю: "Ах, как плохо поступаю!" Но каждый раз закуриваю и думаю: "Что будет, то будет". Хотя поливал я цветок регулярно. А березка росла себе и росла.

Как–то боцман зашел ко мне:

— Ой, какая красивая березка!

Потом — стармех:

— Смотри, как цветок ожил!

И сам я начинаю обращать внимание: березка, верьте — не верьте, не зачахла, а совсем наоборот — пышнее стала.

Потом на пароходе ко мне многие заходили — за веточками, чтобы и у себя в каюте посадить. При стоянке в порту даже с других судов стали приходить за отростками!

Короче, в течение нескольких месяцев, которые я проработал на "Калуге", березка буйно разрослась! Всех я одарил отростками — кому надо и кому не надо.

Когда отдохнувший старпом "Калуги" вернулся на судно, то был очень доволен. Радовался, что я не загубил его березку. Но он так и не узнал, что за чудо–лекарство я применил к его любимому цветку и тот из дохлого превратился в пышное растение.