[...]— Как думаете, Михаил вообще осознает, что с ним произошло и происходит?
Он нормальный умный человек, все понимал. Я же с ним не общалась, не знаю. Наверно, когда в СИЗО приехал, точно осознал. Обратила внимание, что, когда Миша пришел на этот последний суд, у него файлик под мышкой синенький. Думаю, чего это он с собой принес — может, текст речи какой… А то была пьеса! Ни вещи какие-то, ни что другое. Пьеса для него — вот, что самое важное.
— Как считаете, ему сложно будет в тюрьме? Что будет самым тяжелым?
Я думаю с таким неким злорадством о том, что вы хотели его наказать, но вы его не наказали. Вы наказали всех, лишив их его. Мишка — это подарок нам, людям. Страну просто лишили одного из лучших артистов. На какое-то время. Для брата не страшно никакое наказание, если будет возможность деятельности. Без нее он не может. Вот пандемия — да, страшно. Михаил — абсолютно не кабинетный человек, ему не в кайф просто сидеть и читать. С детства такой. Знаете, почему его в это СИЗО отправили?
— Потому что там есть большой актовый зал?
Именно. Он уже там что-то собрался читать. А начальник изолятора даже предложил, чтобы Ефремова там оставили на весь срок, потому что он там очень нужен. Зная Мишин характер, совершенно исключено, чтобы его там мучили или обижали. Он буквально через несколько дней со всеми подружился, брат — абсолютный лидер: светлый, которого хочется слушать, общаться, находиться рядом, участвовать во всех его идеях. Мне многие артисты сказали, что, если Михаил там будет ставить спектакли, они приедут и будут играть.
— А вот еда в изоляторе довольно скромная, условия аскетичные…
Миша не прихотлив, этим его наказать сложно. Он может питаться хлебом и нормально ходить в робе, спать на узкой кровати — и на железной, и на деревянной, и на какой угодно. Главное, наверно, чтоб холодно не было — но это вопрос решаемый. Многие тут злорадствуют: «Будет хлеборезом на зоне, только это еще надо заслужить!» Да не будет он хлеборезом, а то, кем он будет, брат уже заслужил. Везде можно жить, зэки — тоже люди. Будет Ефремов там творить, а очень многие этого не увидят. Вот и наказали.
— На приговор приехало не так много друзей — Иван Охлобыстин, Дмитрий Быков, Митя Горевой, Гарик Сукачев. Актерское сообщество его поддерживает — коллеги по «Современнику», по кино, интересуются, что да как?
Конечно, без конца. Мне позвонили все московские театры, везде же знакомые. От гардеробщиц и гримеров до народных артистов. Очень все сплоченные и за Мишу. Но есть, конечно, редкие представители цеха, как они себя называют, которые удивили...
— Людмила Поргина вот неожиданно высказалась…
Кто такая Поргина? Жена артиста Караченцова. Но раньше я думала, что она также моя соседка и подруга.
— Вы с ней не общались после ее слов?
Нет, конечно, я с ней никогда больше не буду разговаривать. Для меня такие люди умерли раз и навсегда. Все, кто сказал хоть одно плохое слово о Мишке в данной ситуации.
— Что вам помогает держаться? А что Михаилу больше всего?
У меня есть такое свойство, и у Мишки тоже, сейчас поймут скорпионы. Оно очень присуще этому знаку, не раз в жизни убеждалась. Сначала — буквально рассыпаться в прах, но потом собраться и стать еще крепче. Когда случилась эта страшная беда, мы фактически рассыпались. Но быстро склеились, починились. В таких сложных ситуациях я забываю обо всех своих болячках. Эти три месяца меня ничего не беспокоит — ни спина многострадальная, ни сердце мое больное, ни язва. Хорошо себя чувствую, бодро. Прилив сил, потому что я их рассчитала на какую-то определенную дистанцию. Последний суд, срок, решить, как действовать дальше. Если куда-то ушлют, то понять, как будем туда ездить… Как помогать Соне.
— Как думаете, хватит ему психологических и физических сил со всем справиться?
Думаю, да. Одно жаль: что такое артистическое дарование потеряет время. Все-таки актерская судьба еще и от возраста зависит. Какие-то роли Миша не сыграет. В ноябре ему будет 57, плюс к ним 8... Тот срок, который ему нужно отсидеть, брат выдержит. Что касается здоровья… Он вообще никогда не лечился, не ходил к врачам. Да, Михаил не здоров, у него много болячек. У кого их нет в этом возрасте. Спортом занимался очень эпизодически. И вообще все режимы — не для него. А там-то как раз наступил режим, и он еще никогда никому не мешал. Нормальное питание. Если не местное, так в этом СИЗО можно даже платные обеды заказывать. Сейчас мы положим ему денег на счет, и Миша сможет выбрать ту еду, которую захочет. Не говоря уже о передачах. Плюс там же и медицина, и врачи. Думаю, они как раз проследят и за давлением его, и за сердцем, и за всеми астматическими делами. Я первое, что у Сони спросила, потому что сама шесть лет на таблетках: «Сонь, а ты дала ему лекарства с собой?» А она мне: «Так он не пьет никаких таблеток!» Но ему надо их пить. А прописанных нет, потому что к врачу его затащить никогда было невозможно. Миша, как и отец, ни разу ни один курс до конца не прошел. Вот такие мужики — при 37 умирать не ложатся.
— Этот вопрос по-прежнему бередит общественность, хоть основной суд и позади. Вы допускаете, что Михаил мог в таком состоянии сесть за руль? Какой он вообще водитель?
Нет, у него просто не было такой необходимости. Меня спрашивали не раз: «А Миша когда-нибудь в принципе садился выпивший за руль?» Ну, наверно, за 57 лет случалось. Но последние годы, когда началась бешеная работа, не мог. Он не автомобильный человек, не лихач, очень осторожно всегда водит. Не любит быструю езду. Машина для брата - средство передвижения, не больше. На моей памяти он даже в аварии не попадал. Он бы и на метро ездил, как раньше. Но сразу все сейчас достают телефоны, начинают фотографировать. Он вынужден изолироваться в машине, как публичная фигура. [...]