Возраст несчастья: редкий случай, когда занудный сериал понравился и зрителям, и критикам 1 1346

В первой половине весны неожиданно много шума наделали два сериала, вроде бы совсем не рассчитанных на статус международных народных хитов а–ля "Игра в кальмара" или "Слово пацана". Оба, будь они полнометражными фильмами, представляли бы классические разновидности фестивального мейнстрима.

Народ и критика едины

Первый сериал — туманно–притчевое американское "Разделение" (второй его сезон), антиутопическое и медитативное: то ли А. А. Тарковский без евангельского пафоса, то ли Терри Гиллиам, закинувшийся снотворно–седативными препаратами.

Второй — бурно обсуждавшейся в соцсетях "Переходный возраст": насупленная социальная драма из жизни британской глубинки, достойный продолжатель пролетарской династии Кена Лоуча и Майка Ли.

Многосерийным артхаусом, сколь угодно странным и снотворным, никого не удивишь уже лет как минимум десять. Дэвид Линч, растянув в третьем "Твин Пиксе" на восемнадцать серий стилистику вовсе не первых сезонов, а "Малхолланд Драйв" и "Внутренней империи", окончательно уравнял малый экран с большим в качестве экспериментальной площадки. Но если Линч все–таки опирался на собственный авторитет и культ, а авторы какого–нибудь "Легиона", тоже бескомпромиссно странного, на влиятельное комьюнити фанатов комиксов, то создатели "Разделения" чудили и экспериментировали полностью на свой страх и риск: да, режиссер сериала Бен Стиллер товарищ известный и заслуженный, но известный до недавних пор отнюдь не адаптациями Кафки к офисно–корпоративной стилистике.

Тем не менее "Разделение" покорило не только критиков (что как раз понятно, учитывая красоту и претенциозность сериала), но и ширнармассы — второй сезон, выходивший с января по конец марта 2025–го, побил на старте все рекорды Apple TV+. И вот это по–настоящему удивительно: и первый–то сезон фантасмагории с белыми и черными коридорами не был демократичным зрелищем, а во втором она стала еще медленней, причудливей, глубокомысленней и невнятней.

Легко ли быть молодым

Стало очевидно, что эффектный ход с разделением личностей на рабочую и нерабочую половины можно развить в более–менее лаконичную кафкианскую притчу (что было проделано в первом сезоне), но на многотомный философский эпос изначальной сюжетной идеи не хватает — приходится маскировать невразумительность красотой картинки, избыточным хронометражем и общей многозначительностью. Манипуляция влиятельных сил человеческим сознанием, ненадежность реальности в мире постправды… При желании это можно "вчитать" ("всмотреть"?) в любую параноидальную историю — чем и занимаются критики.

Еще более показательна в этом смысле популярность "Переходного возраста" — в котором всяк критик и зритель тоже легко обнаруживает свое. Это зверь совсем иной породы, но того же таксона — условно "фестивального". Изощренная форма, актуальная общественная проблематика, недюжинные актерские старания — все как принято в такого рода кино.

Ранним утром в какой–то дыре, кажется, на Ливерпульщине, полиция выносит дверь дома местного сантехника. Его лицо знакомо нам по ранним бандитским фильмам Гая Ричи (Стивен Грэм еще и соавтор сценария сериала) — но ментам, как выясняется, нужен самый безобидный на вид из членов семьи: 13–летний сантехников сын Джейми (Оуэн Купер).

Предъявляемое тому обвинение в убийстве кажется абсурдом — но уже к концу первой серии сомнений не остается: щуплый трогательный пацанчик, любитель истории и рисования, семью ударами ножа уработал на парковке одноклассницу.

Джейми в ожидании суда отправляется в пенитенциарное заведение психиатрического профиля, а детективы, психологи и родители ошеломленно пытаются понять, как подобное могло случиться, что с нами со всеми не так и легко ли быть молодым.

У кого что болит

Каждая из четырех серий снята без монтажных склеек, одним кадром. Режиссер Барантини так уже делал в своем предыдущем сериале "Точка кипения", но тут шагнул дальше, заставив камеру колесить по городу, взлетать над деревьями и снижаться к лицу актера.

Техническое исполнение впечатляет — но новаторства в самом приеме ноль (оно в нем было четверть века назад), и какие важные художественные задачи прием здесь решает, ясно не вполне. Эффект присутствия, ультрареализм? Но этому, по совести, режиссерско–операторские фокусы и эквилибр скорее мешают — поскольку отдают цирком, пусть и виртуозным. Зато псевдодокументалистская бесстрастность позволяет авторам избежать прямых оценок и выводов — и предоставить полную свободу зрителям и комментаторам в поисках и обнаружении важного и дорогого для себя лично.

У кого что болит. Прогрессивные авторки сражают демонов с именами "маносфера", "мизогиния", "субкультура инцелов" и "Эндрю Тейт". Тревожные родители с надрывом рассуждают в соцсетях о катаклизмах пубертата. А ведь еще разрыв поколений, зависимость молодежи от смартфонов, вокруг сплошная агрессия, разобщение, и вообще мир катится в тартарары.

Универсальный рецепт успеха в таком мире — молча сделать озабоченное лицо. Каждый поймет это по–своему, но все согласно нахмурятся в ответ.