"Мы с дедом играли в долгие и сложные словесные игры".
Жизнь внука великого писателя редко бывает простой: когда твой дед — автор «Властелина колец», трудно не чувствовать себя в тени его гения. Саймон Толкин признаётся, что долгие годы видел в славе деда скорее преграду, чем помощь, и только после сорока лет решился на собственный литературный путь.
"Мой дед Дж. Р. Р. Толкин умер в 1973 году, когда мне было четырнадцать. До тех пор он был значимой фигурой в моей жизни, и я очень хорошо помню время, проведенное с ним в Борнмуте после того, как они с бабушкой переехали на южное побережье. Они купили дом, но большую часть времени жили в «Мирамаре» — отеле на набережной, где я регулярно их навещал, приезжая на поезде из Оксфорда. С ними я чувствовал себя любимым и особенным. Мы с дедом играли в долгие и сложные словесные игры, а также в малый гольф, и бросали гальку в волны. Помню, что он был очень религиозен. По вечерам мы вместе читали молитвы, и у меня до сих пор хранится крошечная монетка-фартинг, на которой он своим уникальным почерком умудрился целиком уместить «Отче наш» и «Аве Мария». За год до своей смерти он сыграл важную роль в принятии решения отправить меня в католическую школу-интернат Даунсайд".
"Когда он умер, дни в Борнмуте показались сном из другой жизни. Я был беспокойным юношей, которому недоставало уверенности, и никак не мог избавиться от чувства нелегитимности. И растущая слава моего деда не помогала. Я чувствовал, что она меня затмевает: я не хотел быть просто внуком Дж. Р. Р. Толкина; я хотел следовать своей судьбе; я хотел творить. Но это было сложно, потому что я убедил себя, что не могу писать художественную литературу. Мой дед задал слишком высокую планку! Поэтому я продолжал работать адвокатом до тех пор, пока не отпраздновал свой сороковой день рождения, а Питер Джексон не снял свой первый фильм по франшизе «Властелин колец» — «Братство кольца». Популярность моего деда достигла новых небывалых высот, творческое напряжение внутри меня выплеснулось наружу, и я приступил к написанию своего первого романа. С тех пор, несмотря на многочисленные превратности судьбы, я ни разу не оглянулся назад.
Но за все время, пока я бился в своей рукотворной темнице, я ни разу мысленно не поссорился с дедом. Меня сдерживал не он сам, а его слава. И это никак не повлияло на мою любовь к «Властелину колец» , которая началась, когда я, впервые прочитав эту книгу в возрасте девяти лет, надоедал деду расспросами о синих магах и затопленных землях на западе, в то время как он пытался съесть свой ланч в отеле «Мирамар».
Уникальная глубина и целостность вымышленного мира, созданного моим дедом, очаровали меня. Он словно рассказывал историю, а не выдумывал ее, так что книга вообще не воспринималась как фэнтези. Позже я начал понимать, что в основе этой яркой реалистичности лежит его талант рассказчика, который очевиден уже в первых главах, когда домашние горизонты Шира раскрываются в зарождающееся осознание масштабности угрозы, происходящей из огромного мира за его пределами. Уютный огонь, весело горящий в очаге Бэг-Энда, меняется, когда Гэндальф бросает в него кольцо, на котором проявляются огненные буквы страшного языка далекой Черной страны. А когда волшебник рассказывает Фродо удивительную историю кольца — о его создателе Сауроне, и гордом Исилдуре, который забрал его себе, и Голлуме, который так долго был одержим им глубоко под горами, — ножницы Сэма за окном смолкают, и Гэндальф внезапно втягивает хоббита внутрь. Из одного мира в другой. Это один из моих любимых моментов в книге.
Масштаб и его инверсия — основа структуры книги. Судьба мира зависит от мельчайшего предмета — кольца. Оно обладает колоссальной силой, и все же цель братства — не воспользоваться кольцом, а уничтожить его. А у хоббитов есть шанс против могущества Саурона, потому что они слишком незначительны, чтобы Темный Властелин заметил, что они одни, без какой-либо помощи проникли в его владения. Саурон господствует в книге, названной в его честь, и все же он всегда молчит, превращаясь в противоположность всего, что можно было ожидать от главного злодея истории. Книга постоянно рискует и переворачивает с ног на голову литературные нормы, но преуспевает наперекор всему. Мы верим в силу кольца, мы верим в Саурона, мы верим в то, что кто-то столь маленький, как хоббит, может спасти мир. Это экстраординарное достижение.
Итак, я сам стал писателем, начав со знакомых мне по карьере юриста преступления и судебной драмы, и перешел к исторической прозе. И по мере того, как я осваивал ремесло, мои персонажи делались более разносторонними и объемными, становясь движущей силой сюжетных линий, а не средствами их развития. Не существовало школы, в которой этому учили бы; моими ориентирами были великие романисты, и прежде всего — мой дед. От него я узнал о сложности мотивации, готовности идти на риск в повествовании и об исключительной важности пейзажей. Подобно Томасу Харди, мой дед мог сделать так, чтобы читатели увидели написанное им, будь то красота Ривенделла или пустынные ландшафты Мордора. Его яркие описания послужили для меня вдохновением, когда мне потребовалось рассказать о красотах сельской местности Андалусии 1930-х или опустошенных полях сражений Первой мировой войны — в моем романе «Ничья земля» .
В этой книге я пытался оживить впечатления сражавшихся на Западном фронте британских солдат, таких, как мой дед, и это помогло мне понять, насколько глубоко должна была повлиять на его воображение война: приверженность Саурона к постоянным военным действиям и духовное и физическое опустошение большей части мира к востоку от реки Андуин коренятся в ужасах окопной войны. Как сказано в посвящении, я почувствовал, что почтил этой книгой память деда и подумал, что он мог бы гордиться мной. Я прошел долгий путь и наконец достиг такого состояния, что его литературное наследие стало побуждать меня двигаться вперед, а не выступать преградой для моего самовыражения.
На этом отношении я и постарался основываться в своей новой дилогии о 1930-х годах, «Дворец на краю моря» и «Зал потерянных шагов» , сосредоточившись на теме смелости. Фродо во «Властелине колец» столь неотразим, потому что, даже будучи совершенно сломленным и измученным, отказывается сдаваться перед лицом непреодолимых трудностей. Точно так же и Тео, мой герой, не может и не хочет отступать ни перед чем, какими бы ни были последствия. Ничто не может поколебать его веру в то, что даже маленький человек может изменить мир, и он, как и Фродо, черпает поддержку в способности к крепкой дружбе, инстинктивном чувстве прекрасного и несокрушимой решимости поступать так, как он считает правильным. Пока в конце концов, сломленный войной, измученный жаждой и одинокий, не остаётся, подобно Фродо, на безжизненной пустынной равнине со своим последним верным товарищем.
Спустя двадцать пять лет после того, как я сам стал писателем, меня вдохновляет литературный гений моего деда, а мой собственный творческий опыт помог мне понять, через какие взлеты и падения прошел он сам. Мне потребовалось много времени для исследований и написания книг, и моя новая дилогия, действие которой происходит в Америке, Англии и Испании, разрослась до портрета эпохи. Но мои усилия меркнут в сравнении с двенадцатью годами, на протяжении которых мой дед писал «Властелина колец» — удерживаясь при этом на ответственной работе и без каких-либо гарантий, что книга увидит свет. Меня трогает, что значительная часть рукописи была написана на обороте экзаменационных листов, которые он проверял, чтобы дополнить свой основной доход. Я вижу его своим внутренним взором — он сидит в своем кабинете в Северном Оксфорде и пишет до глубокой ночи, точно так же, как делал это много раз я. И я совершенно точно знаю, что он имел в виду, написав в письме в вечер публикации: «не обращать внимания на то, что станут говорить, будет невозможно. Я выставил свое сердце под выстрелы».
<iframe width="560" height="315" src="https://www.youtube.com/embed/bmNzIa0UM18?si=GWQ3Y2EvPW6l8Ef8" title="YouTube video player" frameborder="0" allow="accelerometer; autoplay; clipboard-write; encrypted-media; gyroscope; picture-in-picture; web-share" referrerpolicy="strict-origin-when-cross-origin" allowfullscreen></iframe>
