Комсомольское лето: каким я увидел латышское село в 1986 году 0

Выбираю деревню на жительство

Формально ЛОТОС был во всех школах, но не каждая могла похвастаться знатными шефами. В этом отношении нашей 43-й рижской средней, что недавно переехала в новое здание близ парка 1905 года, повезло – ребят из самого «русского», Московского района столицы ЛССР, курировал наиболее «латышский» колхоз-миллионер, «Узвара» из Бауского района. В полном соответствии со своим названием, победители социалистического соревнования.

Поэтому родители отпустили меня безо всяких треволнений – по крайней мере, внешне. Впервые, пятнадцатилетний, я уезжал один из дому на столь долгий период. Мобильной связи, разумеется, тогда не было и в помине – если не считать радиотелефонов в «Волгах» и «Чайках» высшего руководства. И телефонов-автоматов в сельском центре не присутствовало. Потому только раз за месяц получилось у меня в выходной – а не работали мы только по воскресеньям, дойти до ближайшей почты, в поселке Элея, и сделать оттуда звонок домой из кабинки, по заказу. Потом был еще родительский день, и мама привезла большую коробку печенья-ассорти. Было вкусно.

«Узвара» расположилась в живописном крае, в плодородной Земгалии. Самый что ни на есть сельскохозяйственный регион. Потому в старинные времена тут было поместье, ну и затем вокруг него формировался сначала пагастс независимой Латвии, а потом уже латвийский сельсовет. Нас разместили в общежитии местной школы-интерната – на лето ученики разъехались. Старый особняк без излишеств, хотя и с монументальными печами, высокими потолками и скрипучими полами, удобства минимальные – рукомойник и уборная по дачному типу, только что в доме. Видимо, барская жилплощадь за бурный XX век прошла много этапов упрощений, которые венчались вот этой казармой.

Труд сделал человека

Солнце в том году палило нещадно, да и вообще земгальский климат чуть более континентальный, чем в Риге, да и почва пожирней. Потому недостатка в сельхозработах не было. Вкалывали по часу меньше, чем взрослые – но тоже уматывались изрядно. Сначала все занимались прополкой сорняков, потом на ней оставили только девчонок. Остальные же ребята нашего класса (а не поехало в отряд только 2 человека – предпочли УПК, учебно-производственный комбинат, и ежедневную езду на 85-й завод гражданской авиации) – сугубо мужским образом выворачивали валуны из земли. Перед нами следовал маленький трактор с прицепом, куда мы с грохотом швыряли булыжники. А однажды умудрились вшестером поднять такой громадный камень, что вполне мог бы послужить постаментом для какого-нибудь революционера. Здесь солистом, таким Гераклом, выступал мускулистый Сева. Его призывали поднять особо тяжкий дар Ледникового периода, а по бокам помогали более субтильные ассистенты.

К слову, тогда, в восьмидесятые, в глубинке Латвии прошел такой бум установки памятников вождям. В Бауске капитального Ленина поставили в 1983 году. А вот в соседней республике все было чуточку иначе – к примеру, там даже имелся свой собственный журнал про авиацию, на литовском языке, разумеется. Именовался он с налетом романтического национализма – Sparnuota Lietuva, «Крылатая Литва». Откуда я это знаю – да потому, что в один из выходных наш отряд отвезли на экскурсию в ближайший городок через административную границу, Биржай. Впечатлила тамошняя громадная католическая церковь. Забрел в местный книжный магазин – и на прилавке запросто лежал декадент Валерий Брюсов, присягнувший Октябрьской революции. Купил томик.

Вот еще занятное обстоятельство: в сельской библиотеке Элеи можно было абсолютно свободно взять русские книги, за которыми в Риге стояла очередь. Тут стояли новенькие нетронутые собрания сочинений «шестидесятников» – писателя Юрия Бондарева и поэта Евгения Евтушенко. Взял потому, чтобы чем-то заняться вечерами. Поскольку доска новуса у нас была на всех только одна, и ждать очереди приходилось долго. А вот телевизора за месяц мы ни разу и не увидали – потому единственной (односторонней) связью с миром была магнитола одноклассника, по которой мы и слушали чемпионат мира 1986 года. Как Рац забил французам в боевой ничьей, а Беланов один трижды прорывался в ворота бельгийцев! Но, увы, красная команда уехала тогда из Мехико ни с чем...

О вкусной и здоровой пище

По стереотипу, вроде как деревня – место для поправки субтильных городских подростков. Ну это еще как сказать. Я лично с 66 килограммов весу сбавил до 60. Поскольку работа на воздухе, конечно, предполагала попить холодного молочка из припрятанного в теньке бидона – но в целом колхозная пайка разочаровала. Кормили нас, что называется, по остаточному принципу. Подавали не вместе с местным людом, а по отдельному меню. Ну а мух было... Ну не смог колхоз-миллионер постараться по этой части. Хотя всего лишь через год, когда я уже был на студенческой обязательной «картошке» в Видземе, в Бломском сельсовете, то питались мы совместно с тамошними крестьянами и приезжими сельхозрабочими-украинцами, которых таинственно звали «гуцулы». И с той поры безоговорочно полюбил сочетание вареной картошки, творога и селедки!

Главная усадьба колхоза «Узвара» в наши дни.

Если же возвращаться к нашим ЛОТОСным приключениям, то некоторые одноклассники, к примеру, дебелый Юрочка, так соскучились по домашней пище, что во время родительского дня, получив дары из Риги, даже всплакнули. Потом этого же юношу укусила пиявка во время купания в реке Мемеле, что вызвало общий ажиотаж. Некоторый негативный осадочек задержался и после того, как пару товарищей послали перегружать мешки с удобрением – селитрой. Она была настолько въедливой, что пришлось потом выкинуть и пропотевшие майки, и носки. Постираться было толком негде. А вот неожиданная находка – под матрасом кровати общежития интерната обнаружена фотография обнаженной девушки! Причем нашел ее я, дал показать френдам, и она тут же... заблудилась. Отметил я для себя лишь, по языку на обороте, что снимок был из гэдээровского журнала. Там такое позволялось, да что там – нудисты вполне себе процветали в социалистической Германии.

У нас же, уморенных сельхозработами тинейджеров, даже не возникало мыслей и разговоров про амурные дела с одноклассницами, присутствовавшими тут же, на другом этаже. Хотя, может быть, кто-то и «ходил» – как тогда называлось – со своими симпатиями. Так или иначе, внешне барышни наши держали себя в строгости. Соблюдали форму ЛОТОСа – синие джинсовки-штормовки. Настолько функциональная, кстати, одежда, что я в ней и последующий десятый класс проходил. Все, разумеется, опять-таки бесплатно.

Что же до заработка в колхозе, то он исчислялся какими-то настолько незначительными цифрами, что и вспомнить не могу. Потому как обычно отмечал по покупкам: вот, к примеру, из 15 рублей, полученных после 8-го класса на РОЗСМ – Рижском опытном заводе средств механизации, сразу половину потратил на только что вышедшую энциклопедию «Советская Латвия». А тут и вещественных доказательств нет. Зато осталась память о жарких полях и рощицах, пашне, речке, голубом небе страны детства, которой больше нет.