«Независимое демократическое государство. Вся власть принадлежит народу», – этими красивыми словами открывался Основной Закон Латвии – Сатверсме, созданный Учредительным собранием к 1922 году.
Однако, по всем официальным параметрам, нашей стране не 102, а 106 лет. Так что же было с государственностью страны в почти 4 года, предшествовавших созданию его либеральной конституции? А не чем иным, как «чрезвычайкой» – только буржуазной. Об этом свидетельствуют факты, многократно упоминавшиеся в исторических источниках, но ныне игнорируемые как несущественные.
Немецкий фактор
С точки зрения сегодняшней историографии провозглашение независимости получилось как бы в виде дружеского междусобойчика. Дескать, собрались во Втором городском театре (ныне Национальном), построенном в 1902 году, хорошие люди.
В зале, который художник Янис Куга украсил гигантскими красно-бело-красными полотнищами, провозгласили Латвийскую Республику. Спели вместе с хором латышской оперы «Боже, благослови Латвию» Карлиса Бауманиса, и фотограф Вилис Ридзиниекс сделал единственную, каноническую фотографию – на память.
Но перед тем-то было 17 ноября 1918 года. До созыва Народного совета, утвердившего правительство Карлиса Улманиса, еще сутки, а в здании Латышского общества проходит массовое собрание Рижского рабочего Совета.
21 ноября утверждается квота выборов – от 50 рабочих одного представителя в Совет. С одной стороны – дискриминация, ведь рабочих, как ни крути, меньшинство среди горожан (заводы и фабрики эвакуированы в Россию!). Но с другой – и альтернатива – буржуазно-интеллигентский Народный совет – никем не избран, то есть легитимность его весьма сомнительна.
Однако у последнего есть одна важная черта – несмотря на присутствие в нем социал-демократов, т.е. «красных», Народный совет опирается на соглашение с немецким комиссаром Аугустом Виннигом и оккупационные войска. Немцы-то сами считаются «революционными», ведь монархия в Германии уже неделю как свергнута, действует перемирие с союзниками.
Но когда 1 декабря надо разогнать левую демонстрацию на улице Тербатас, то в ход пошли не только полицейские и пехота, но и кавалеристы. А 10 декабря в Лиепае немцы прямо начали с применения огнестрельного оружия – трое участников местного Совета были убиты.
По законам военного времени
«Белый террор за последний год в Латвии унес около 12 000 жизней», – писала большевистская газета «Циня» 20 июля 1920 года. Именно к весне 1919-го – лету 1920-го относится самая активная фаза гражданской войны в Латвии. Национальная историография называет ее «освободительной».
Взятие Риги 22 мая 1919 года немецким ландесвером, «железной дивизией» генерала фон дер Гольца и их латышскими союзниками из бригады Яниса Балодиса, сопровождалось массовыми расстрелами. Трупы складывали на улице Шонеру (ныне бульвар Узварас), у кладбища Матиса, в окрестностях Милгрависа. Сотни безутешных рижан искали своих родных и близких среди изуродованных тел.
Приказ майора Флетчера, командующего немецким легионом на службе латышских политиков – ландесвером, гласил: «Всякий, кто примет кого бы то ни было, будет за ним ухаживать или поможет ему бежать... будет казнен. Если из какого-либо дома будут стрелять по войскам, то все жильцы отвечают за это своей жизнью. Всякое частное лицо, которое без разрешения выйдет на улицу с 6 часов вечера до 6 часов утра, будет казнено».
Таким образом, «белый террор» ничуть не отличался от института заложников и пресловутых «подвалов ЧК», которыми, увы, грешило правительство Петра Стучки. Но и пришедший ему на смену режим ввел военно-полевые суды, обязательно состоявшие из 2 латышских офицеров, 2 остзейских немцев и 1 русского.
То же самое происходило и в провинции. В Вентспилсе, у Красного амбара, летом 1919 года было казнено 150 человек. В Талси капитан-лейтенант и «уездный начальник» Петерис Вентс казнит десятками «большевистских агитаторов», а то и просто «за попытку к бегству».
«Существующий до сих пор Видземско-Латгальский концентрационный лагерь в Валмиере до отказа переполнен», – констатируют в разведывательном отделе Рижского уезда в сентябре 1919 года и предлагают создать в Иерики «грандиозный» концлагерь. Осенью 1919 года даже легальное издание «Латвияс ритс» признает «неограниченный террор комендантов для того, чтобы офицеры и их дамы могли беспрепятственно разъезжать... по вечеринкам».
Театр начинается с виселиц
Ну а в Даугавгривской крепости был создан особый «учебный» (а на деле – штрафной) батальон из военнослужащих Латвийской армии, отказавшихся по тем или иным причинам стрелять в большевиков.
Время от времени к изощренным пыткам прибавлялись прямые расстрелы – так, в ночь с 14 на 15 сентября 1919 года приговорили к смерти 9 человек. Выжившие вспоминали: «Перед расстрелом их били прикладами и плетьми. Избивали в основном офицеры 5-го Цесисского буржуазного полка, которые перед этим напились до бесчувственного состояния. Упавших солдат офицеры добивали выстрелами в голову».
Военные добавляли хлопот властям. В январе 1920 года в дислоцированном в Елгаве 7-м Сигулдском полку за отказ направиться на Латгальский фронт было арестовано 220 солдат, из которых 80 расстреляли. И даже после того, как Латвия и РСФСР подписали мирный договор, военно-полевые суды продолжались.
Вообще, в сегодняшней Латвии никоим образом не увековечена память тех, кто погиб от рук палачей того же немецкого ландесвера. А ведь жертвы были латышами. Между тем в той же Финляндии, аналогично прошедшей горнило гражданской войны 1918-1919 гг., давно произошло национальное примирение, и даже снят художественный фильм «Слезы апреля».
Видимо, для того, чтобы укрепить в сознании масс легенду – в отличие от «оккупационного» 1940 года, Первая Республика обязана своим появлением эдакому «непорочному зачатию» демократии. Увы, это, мягко говоря, не совсем так.
И хотя справедливо то, что в 20–30-е годы политические заключенные в ЛР смертной казни не подвергались, важно отметить и тот страх, который нагнала новая власть с самого начала своего существования. До 17 июня 1940 года, когда от пуль полиции погибли двое рабочих, Кришс и Тихомиров, вышедшие встречать союзные войска. «Союзные», – как перед этим подчеркнул по радио одновременно отец-основатель и могильщик государственности – Карлис Улманис.
