В день его переходит до 200 человек, они рассказывают журналистам ужасы оккупации.
После начала российского вторжения в феврале 2022 года Украина закрыла все пограничные переходы с Россией и Беларусью. Однако летом 2023 года возобновил работу погранпереход Колотиловка-Покровка между Белгородской областью России и Сумской областью Украины. Для многих жителей оккупированных территорий КПП в Покровке стал самой прямой и дешевой дорогой в Украину. По данным украинских властей, им воспользовались уже больше ста тысяч украинцев. Специальный корреспондент RFI Сергей Дмитриев поговорил в Сумах с украинцами, выезжающими из-под оккупации.
Пограничный пункт Колотиловка-Покровка с перебоями работает на протяжении всей войны, его закрывали в начале вторжения, последний раз об открытии перехода украинские власти объявили в августе 2023 года. В Киеве подчеркивают, что КПП работает только в режиме гуманитарного коридора — через него пропускают только граждан Украины и только в одну сторону, из Украины в Россию через него не пропустят. Сейчас это единственный наземный переход между двумя странами. Раньше на подконтрольную Украине территорию можно было попасть через гуманитарные коридоры в оккупированных регионах, однако из-за активных боевых действий все они были закрыты. Альтернативой КПП Колотиловка-Покровка остается только долгое и дорогое путешествие через страны Евросоюза.
Ежедневно по гуманитарному коридору из России в Украину возвращаются от нескольких десятков до 200 человек. От границы до Сум им помогают добраться волонтеры организации «Восток-SOS», созданной еще в 2014 году для помощи пострадавшим от боевых действий в Донбассе. «Наша команда здесь с начала лета 2023 года. Бывают очень редкие исключения, когда нет людей, может, раз в месяц такое быть, чтобы никого не было», — рассказывает волонтер Владислав, который забирает переселенцев на границе.
Российские пограничники пропускают через КПП в Колотиловке только пешком, поэтому украинцам, часто пожилым людям или мамам с маленькими детьми приходится идти два километра по дороге из гравия через нейтральную зону до украинской Покровки, сквозь линии колючей проволоки и противотанковые ежи. Однако главная сложность, по словам украинцев, проделавших этот путь, состоит в том, чтобы пройти российский КПП. Выезжающих украинцев допрашивают по несколько часов, иногда заворачивают обратно. «Что-то им покажется, что-то они найдут в своей базе, какого-нибудь троюродного брата, который был в АТО или сейчас в ВСУ, и — все, могут вообще не пропустить», — рассказывает волонтер.
В день нашего приезда Владислав везет от границы до Сум одну большую семью — женщину с четырьмя детьми и пожилой матерью. Ольга Ивановна — жительница села Новопетровка в Бериславском районе Херсонской области. Село находится на правом берегу Днепра, на дорогу до Сум у семьи Ольги Ивановны ушло четыре дня. «Очень тяжело мы сюда добирались — с пересадками, с мучениями, — рассказывает женщина. — У меня дети, младшей дочке вообще три года, Роме — восемь, Ване — 14 будет и еще дочка, ей 19, и пожилая мама. На границе [с российской стороны] очень долго держали — проверяли паспорта, документы, одни и те же вопросы по кругу: зачем я еду? Что мне здесь [в России] не нравится? Что я там хочу?»
Несмотря на мучения Ольга Ивановна признает, что им еще повезло. Из Новопетровки они выезжали вместе с соседями — такая же многодетная семья, однако на российской границе в Колотиловке вторую семью не пропустили. «У нее четверо детей, тоже маленький ребенок — четыре годика, трое девочек и мама. Их там мусолят и, я не знаю почему, не пускают, там документы в порядке — мы проверяли, мы готовились к этой поездке», — рассказывает женщина.
О дороге
Проблемы с прохождением российской границы у выезжающих с оккупированных территорий случаются регулярно. «Любая причина — служил в АТО в 2014–2015 годах — уже не проедешь на территорию Украины. У меня два родных брата, которые служили, не могут выехать. Их так прессуют, — рассказывает Ольга Ивановна. — Паспорт украинский просроченный, потому что было военное положение — и как поменять, где поменять? — тоже не пропускают. У моей дочери одноклассник паспорт не получил в 18 лет и его не выпускают. Два раза он пытался через Беларусь в Польшу выехать — два раза возвращали».
Самой Ольге Ивановне пришлось уезжать в условиях конспирации. «Мы в четыре утра выехали, а в девять мне уже звонила староста поселения — ей уже доложили, что я с семьей поехала и забрала с собой семью соседей с детьми. И она сказала: „за вами следом идет ФСБ“, — говорит Ольга Ивановна. — Мы позвонили волонтеру и попросили, чтобы нас забрали пораньше, потому что если нас сейчас на крымской границе снимут, нас уже никто никуда не выпустит. Но мы успели ее проскочить. Просто мы на два часа раньше уехали. Если бы мы уехали по времени, они нас на границе остановили бы, они детей вообще не хотят отпускать».
Про маршрут через Сумский коридор ее семья узнала через сарафанное радио. «У нас же одно время не было вообще никакой связи, ни мобильной, ни интернета», — говорит Ольга Ивановна. Спустя несколько месяцев интернет восстановили и удалось связаться с родственниками мужа, которые как раз живут в Сумах. «У меня свекровь здесь и братья, и сестры моего мужа с семьями. Мы приезжали к ним в гости Новый год в 2022 году, тогда младшей дочке был годик. Мы отпраздновали и поехали домой, а в феврале началась война», — объясняет женщина. Первым решили эвакуировать мужа, а когда ему удалось пройти границу, то поехала уже вся семья.
На протяжении всей дороги Ольга Ивановна благодарит волонтеров. «Сама я не выехала бы оттуда, у меня и денег таких нет. Мы все время на связи были с волонтерами, они говорили, куда выйти, какой номер машины, какой автобус, где нас встретят, кто заберет, отвезет, как зовут водителя, чтобы мы куда-нибудь в другое место не сели, — рассказывает женщина. — Мы приехали в Воронеж вечером, нам ночлег обеспечили — тепло, уютно и питание, мы покупались, поели горячую пищу. У меня мама плохо ходит — ей коляску предоставили инвалидную».
Как объясняют в «Восток-SOS», выезжающим с оккупированных территорий помогают неравнодушные россияне, несмотря на давление и угрозу преследования со стороны властей РФ. «Те волонтеры, которые помогают с российской стороны, очень бы не хотели, чтобы какие-то детали о них всплывали, потому что для них это опасно, — объясняет Владислав. — Российские власти совсем не заинтересованы в такой помощи. Для них эти люди — это всего лишь ресурс, демографический, мобилизационный».
Об оккупации
После того как Новопетровку заняли российские войска село начало постепенно пустеть. «До войны у нас жила почти тысяча человек, сейчас человек двести осталось, в основном одинокие пенсионеры», — рассказывает Ольга Ивановна. Новые власти закрыли сельскую школу, во-первых, из-за того, что стало меньше жителей, а, во-вторых, из-за позиции школьного директора. «Она не пошла работать, и нашу школу закрыли. Все [учителя] отказались идти работать», — утверждает женщина. Вместо отказавшихся от сотрудничества местных жителей россияне присылают в Херсонскую область управленцев из Крыма, а также командированных из российских регионов. «Из Краснодара были, из Москвы, Санкт-Петербурга… Они так часто меняются, что я уже даже не знаю», — говорит женщина.
Теперь в Бериславском районе одна школа работает сразу на пять соседних сел. «Там директор — она местная — согласилас. Но там не директор, там… человеком ее не назовешь, — уверяет Ольга Ивановна. — Она как концлагерь сделала эту школу. Она такая жестокая! Просто не слышит, что ребенок проучился пять-шесть лет в украинской школе: история — на украинском, биология — на украинском, химия — на украинском. И сейчас она хочет, чтобы резко все заговорили на русском языке. И все книги на русском языке. Как так можно?».
В новой школе у ее старшего сына Вани сразу начались конфликты из-за его проукраинских взглядов. «Ему сказали, что если он не успокоится, его заберут в военное училище при Российской Федерации. Но я же не могу подростку в 14 лет сказать: „не люби Украину, а люби Россию“, — возмущается женщина. — Он подрастет — сам поймет, что ему делать дальше. А их возят под автоматами в школу, охрана проверяет карманы, забирают телефоны, чтобы не было связи с родителями в школе. Воздушная тревога — матом выгнали на улицу этих детей как стадо, и стоят они в поле».
Страшнее всего было в самом начале войны, вспоминает Ольга Ивановна утро 24 февраля 22-го года. «Это было, наверное, в четыре утра или около пяти. Встали, как обычно в деревне, у кого хозяйство — доить корову, сдавать молоко, и я вижу зарево, грохот, — рассказывает женщина. — Никто не поймет, что это такое, а потом [в новостях] увидели, что началась война. Взрывы, небо яркое, никто не ожидал, что такое будет. Это был шок. Поначалу боялись — так низко истребители летали прямо над деревьями, такой гул стоял, что дети уши закрывали, падали на пол. Окна дрожали. Вначале еще продуктов не было, голодовка была пару месяцев».
Со временем активных боевых действий стало меньше, однако участились проверки. «Начали свои порядки вводить — этого нельзя, то не делай, туда не ходи, — рассказывает женщина. — Каждый месяц проверка документов, шляются по домам, все им не так, все им не нравится, то я не так разговариваю, чего я на русском не разговариваю. Или заезжает колонна на село — ходит тьма тьмущая, на каждой улице по три-четыре БТРа — и переворачивают каждый дом, вещи разбрасывают. Потом начали забирать ребят, которые служили [в ВСУ], и привозить их полуживыми. Теперь мало кто на улицу выходит — хлеба купил и пошел домой. Дети забыли, что такое стадион, что такое игра, что такое детская площадка».
Через несколько месяцев оккупации местных жителей стали заставлять получать российские паспорта. «Я ждала до последнего, — уверяет Ольга Ивановна. — Ну, просто мне пришлось брать паспорт и оформлять детские свидетельства о рождении». После получения паспортов в сентябре 2022-го также в принудительном порядке проводили «референдум» о присоединении Херсонской области к России. «Заставляли подписывать документы, кто не приходил, к тому шли домой, были солдаты с оружием, эти начальники комиссий, и там, хочешь не хочешь, стоит человек с автоматом — что угодно можно подписать, потому что страшно», — объясняет женщина.
Окончательное решение узжать Ольга Ивановна, по ее словам, приняла, когда младшему сыну нужно было идти в первый класс. «У меня ребенок с особенностями развития, ему нужна специальная школа, а в Российской Федерации, как мне объяснили, такого нет — есть детский дом, и якобы они обязаны забрать у меня ребенка, — объясняет женщина. — Как я могу своего родного сына отдать в детский дом? Я его восемь лет носила на руках, лечила с рождения. Мы встали на ноги, начали ходить, а сейчас я возьму и отдам Российской Федерации, „нате-возьмите у меня сына“? Я этого не допущу!».
Помимо школы семья Ольги Ивановны столкнулась еще и с проблемами в лечении. Каждые полгода восьмилетнему Роме нужно проходить обследование. Однако в захваченной российскими войсками части Херсонской области теперь невозможно даже сделать МРТ. Ближайший медицинский центр — только в Крыму. «Чтобы приехать в Симферополь, нужна временная прописка, пока сделали прописку, направление закончилось, возвращаешься назад и так по кругу, — объясняет женщина. — Мы не сделали ни одного обследования за эти два года в оккупации. У меня ребенок сидел на противосудорожных препаратах, началась война — все, наше лечение закончилось. А в России заставляли собирать бумажки разные, и никто даже не посмотрел его просто по-человечески. Вдруг ему лекарство это сейчас нужно, а потом будет уже поздно».
