Светлана Тюльбашева, "Лес". М.: Дом историй, 2024.
В России издавна любят Стивена Кинга и Дина Кунца, но пишут ужастики не слишком охотно и не слишком умело. А снимают еще реже и хуже. Видимо, чтобы жанр прижился и начал плодоносить на той или иной национальной почве, нация должна жить скучновато и предсказуемо. А это — точно не про Россию.
Так что кошмары в каком–нибудь Твин Пиксе или Дерри, штат Мэн, русскому человеку были интересны, а в Южном Бутово или Северном Коммунаре — нет. По крайней мере, литературные кошмары и экранные. Там и реальных хватает. "Были" — потому что ситуация меняется буквально у нас на глазах.
Дело не в том, что на Россию снизошли стабильность и сытая скука — ровно в обратном. В годы закручивания гаек социальная проза поредела, авторы, пишущие о своей стране и своем времени, дабы не огрести срок, откочевали в безопасные жанры. А поскольку дух места и воздух времени на комический лад не настраивают, современная относительно актуальная русская проза дохнула стылым подземным запахом хоррора.
Где пропадают москвичи
Другая характерная тенденция — русский хоррор стал осваиваться в конкретных региональных антуражах. Провинция, где творится жуть, все чаще предстает не условно–обобщенной, а имеющей географические координаты и этнографическую специфику.
Раньше, допустим, коренной москвич, рафинированный русский европеец Дмитрий Глуховский писал сценарий телевизионного хоррора "Топи", где дело происходило в очень страшной и совершенно условной деревне на страшном и условном Русском Севере. Компания рафинированных москвичей с бухты–барахты туда отправлялась и там пропадала.
Теперь Глуховский, заочно приговоренный в России к восьми годам, является европейцем не только по убеждениям, но и по месту жительства, и на родине не издается. А издают там хорроры и триллеры, например, выросшая в сахалинской Охе Карина Шаинян и уроженец Дагестана Ислам Ханипаев. Понятно, что провинция у них куда более конкретна.
Вместе дружная семья
"Лес" дебютантки Тюльбашевой похож на помянутые "Топи" сюжетной схемой: две типичные москвички с бухты–барахты отправляются на север дикий, тормозят на шоссе, отходят в лес по ягоды — и, сами понимаете, теряются.
Попадают в словно бы — а может, и правда?.. — заколдованное пространство. Только север тут назван и прописан куда конкретней — это Карелия.
Имеется в романе и деревня — во второй сюжетной линии. Там же, в Карелии. Только не инфернальная, а вполне реалистическая. Потусторонние силы в ней не гнездятся, а проникают туда вместе с переселенцами — внешне безобидным семейством: мальчик, папа, дядя, тетя, бабушка…
