Верхом на носорогах: в Белом доме и в Голливуде вспомнили про Римскую империю 0

Еще буквально вчера казалось, что мир принадлежит молодым и левым. Словно вернулись шестидесятые с митингующими университетскими кампусами, уличными боями, расовыми страстями и проблемой пола (разве что вместо свободной любви хипарей теперь свобода трансгендерного перехода).

Американская мода на империю

За разговорами о правильном демократическом будущем прогрессивная общественность начисто проворонила момент, когда мир развернулся мыслями в прошлое и присягнул мощным старикам, особам, приближенным к императорам (например, по части амбиций).

Политический триумф 78–летнего миллиардера с авторитарными замашками, грезящего о былом величии, не стал бы для прогрессистов таким сюрпризом, если бы они чаще смотрели кино и сериалы. Ведь еще до объявления результатов президентских выборов в США было ясно (по крайней мере внимательным кинозрителям), что 2024–й для Штатов — год старцев–мегаломанов, думающих о Римской империи.

Арки, колонны, резьба, лепнина. Рим Древний и Рим Новый (New Rome). Полубог по имени Цезарь и полубоги с титулом цезаря. Цитаты из Вергилия и Марка Аврелия. Все это мы видели и слышали в уходящем году в громко нашумевших кино— и телефильмах, снятых пожилыми миллионерами с авторитарными замашками.

Одним из самых резонансных кинособытий первой половины 2024–го стала каннская премьера "Мегалополиса" 85–летнего Фрэнсиса Форда Копполы; одним из самых резонансных событий второй половины года — премьера "Гладиатора–2" 86–летнего Ридли Скотта. А между ними с немалой помпой вышел на стримингах сериал "Обреченные на славу" (Those About to Die) 69–летнего Роланда Эммериха с 86–летним Энтони Хопкинсом в роли Веспасиана.

Эпические замыслы и эпические провалы

И неважно, что критический и кассовый провал "Мегалополиса" по эпическому своему масштабу сравним с падением Западной Римской империи. Важно, что свой opus magnum (да, никуда без латыни) живой классик битком набил отсылками к римской истории. Возраст и представление о собственном месте в мироздании не позволяют Копполе размениваться на мелочи: он облекает свое послание в максимально величественную форму, а что может быть величественней империи из трех букв?..

Но ведь и Ридли Скотт, практически ровесник Копполы, творец схожего темперамента, статуса и замаха, находится в том же положении. Мы знаем самодержца, которому не с кем поговорить, кроме Ганди. Другому, царствующему в мире кино, не о чем снимать, кроме императоров и империй. Трехчасовой байопик Наполеона — логический предел: куда еще повышать ставки?

Одна беда: из четырех последних фильмов Скотта худо–бедно окупился только "Дом Gucci", а тот же "Наполеон" погорел в прокате, как его заглавный герой при Ватерлоо. Неудивительно, что режиссер вернулся на то поле, где он одержал некогда самую блестящую свою победу.

"Гладиатор" с Расселом Кроу занял вторую строчку в бокс–офисе 2000 года, получил "Оскар" за лучший фильм и реанимировал жанр пеплума. Сиквел, с одной стороны, казался неизбежным, с другой — бессмысленным без Кроу, а его героем сценаристы в финале расточительно пожертвовали. В отчаянии Скотт в какой–то момент даже обратился к Нику Кейву — тот предложил воскресить гладиатора Максимуса, сделать бессмертным, заставить его убить Христа, поучаствовать во Второй мировой и Вьетнамской войнах и устроиться на работу в современный Пентагон.

Умножить на два

Творческий поиск продолжался до тех пор, пока не выросло новое поколение зрителей и звезд. В том, что кто–нибудь из последних сможет тягаться с Кроу, авторы сиквела, видимо, уверены не были, так что заменили Максимуса сразу двумя персонажами — которых сыграли похожие внешне актеры с фамилиями Мескал и Паскаль. Критики дружно пишут, как символично выглядит цифра 2 в названии фильма — продолжение очень во многом копирует оригинал (в сюжетном отношении в том числе), но почти все умножает на два.

Два главных положительных героя, два главных отрицательных (на месте сыгранного Хоакином Фениксом); где было нескольких компьютерных тигров, стал целый агрессивный рисованный зоопарк. Вырос масштаб боевых сцен, но и коммерческого бесстыдства прибавилось: тут и на носорогах верхом ездят, и потерянных некогда детей обретают по индийско–мексиканским заветам. Ясно видно, что думающего о Риме Скотта, в отличие от Копполы, деньги волновали никак не меньше самовыражения.

Однако римские декорации обязывают к пафосу — а убеждения у режиссера вопреки возрасту передовые, современные. Возникает конфликт между стилем и идеями: снимая с имперским размахом кино об имперской экспансии и имперской тирании, Скотт пытается оставаться деколонизатором, феминистом и т. д. Что делать, если положительный герой Паскаля — римский полководец (что твой Максимус в начале первого фильма), а их работой была как раз колонизация? Как ратовать за демократию во времена Каракаллы?..

Лицемерное и настырное морализаторство пробивается даже сквозь густой глянец голливудской попсы — и глядя на это, лучше понимаешь, почему Америка присягнула ретрограду с авторитарными замашками.