«‎Руки связывали, били»: что рассказал 17-летний политзаключенный РФ (ВИДЕО) 0

Кевин Лик – гражданин России и Германии. Он переехал с мамой в Майкоп в 2017 году, а полтора года назад оказался в СИЗО по делу о госизмене. Тогда Кевину Лику было 17 лет, и он стал самым юным в России обвиняемым по этой тяжкой статье. Школьнику вменили в вину то, что он фотографировал из окна своего дома военную часть, и приговорили к четырем годам лишения свободы.

Из Краснодара Лика отправили в колонию под Архангельском, в конце июля неожиданно увезли оттуда в Москву, а потом обменяли – юноша стал одним из шестнадцати иностранных граждан и политзаключенных, которых Россия выдала в обмен на осужденных за границей шпионов и агентов. Кевин Лик встретился в Германии с мамой и уже пытается записаться в школу, чтобы не терять времени и успеть вернуться за парту к сентябрю – учеба для него очень важна.

В интервью "Настоящему Времени" он рассказал, как биология и химия спасали его в СИЗО и колонии, почему сотрудники ФСИН отобрали у него калькулятор и Библию и что происходило с письмами, которые Кевин отправлял из-за решетки. А также о том, как после освобождения хочется сладкого и как трудно выбрать между медициной и лингвистикой.

– Как ты себя сейчас чувствуешь? Были ли какие-то вещи, которые тебе принесли радость сразу после освобождения?

– Ровно две недели назад нас спасли, и я думаю у всех, не только у меня присутствует ощущение дереализации. Я сейчас стараюсь записать все воспоминания. Я вел дневник в колонии, мне не дали его забрать, и я пытаюсь немного восстановить его по памяти. Я сам по себе чувствую, что у меня немного нарушение памяти. Думаю, что я не единственный человек, которого обменяли и у которого такое присутствует. Я очень рад был с мамой встретиться, это первый раз, когда я ее обнял не через решетку за последние полтора года. Я очень был рад ее видеть. Ощущение такое, как будто до сих пор нахожусь в фильме. Просто дереализация происходит.

Единственное, что я заметил, когда мы летели уже в самолете Анкара – Бонн: у всех была какая-то тяга к кока-коле и к сладкому. Сейчас выбор большой в еде, и я даже не знаю, что выбрать.

– Ты говорил в других интервью, что, когда тебя арестовали, у тебя не было связи с одноклассниками и тебе кроме мамы до какого-то момента никто не писал.

– Меня арестовали 22 февраля 2023 года. О моем деле до приговора вообще никто не знал из общественности. Только после приговора мне начали писать письма – со всей России и из-за границы. Несмотря на то что одноклассники знали, что меня задержали и что я находился в следственном изоляторе, мне ни разу никто не написал из них, ни одного письма в поддержку. Потом вытекла информация из суда в министерство образования, а оттуда уже в школу ушло, что я под стражей. После этого провели родительское собрание, естественно, моей мамы там не было. Мне потом сказали, что там предупредили всех, чтобы никто со мной не общался и чтобы мне никто не писал.

– Если бы ты сейчас мог обратиться к своим одноклассникам, бывшим учителям, друзьям, что бы ты им сказал?

— Я, конечно, понимаю, что они не все за эту власть, за власть Путина, и понимают, что происходит. Но большинство боится что-то говорить. Я обиду не держу, я понимал, что это могло быть угрозой для некоторых людей. Я обращаться не хочу к этим людям, только хочу сказать, что бояться не стоит.

– До своего ареста ты заменил в школе портрет Путина на портрет Навального. То есть ты интересовался политикой?

– Я интересовался политикой, потому что я для себя считал: важно, когда ты живешь в стране, знать и историю этой страны, и политическую повестку. В митингах участвовать не получалось, потому что в Майкопе человек десять соберутся, их в автозак заберут – так что смысла не имело. С портретом пошел против культа личности, который нам навязывали.

– У вас в школе были "Уроки о важном"?

– Да. После начала "СВО" проводились презентации, в которых говорилось, что русские и украинцы – это один народ, а Украина – это выдумка Ленина.

– А у тебя была возможность тогда с кем-то обсудить свою позицию или никто не разделял это?

— Находились люди, с которыми можно было это обсуждать, которые были тоже против. Но они не хотели лезть в это, боялись и переживали за себя.

– А в тюрьме у тебя были какие-то разговоры с другими заключенными про политику?

– Больше [выступают] за действующую власть, там отсутствует критическое мышление. Но были, конечно, люди против Путина, против власти, против войны.

– Я знаю, что на тебя нападали твои сокамерники.

– Был там человек, у которого был тот же адвокат по назначению, что и у меня. Он приехал с этапа, говорит, что все знают про мое уголовное дело, и начал у меня выпытывать ответы. У него не получилось, но почему-то интересовался: кто знал, что я делал эти фотографии? "Может быть, он по заказу это сделал". Начал сокамерников против меня настраивать. Руки связывали, били. Это противоречило внутренним законам тюрьмы, и их за это наказали.